Выбрать главу
Командир полка, Скупой на слово, Не заставил Лейтенанта ждать. «Отдыхайте». Ничего другого Не прибавил, кроме: «Так держать!»
Так держать!.. Земля вставала дыбому День и ночь Кружилась карусель. Шли «КБ», Под стать зеленым глыбам, В сторону весны, На Карбусель.
В смотровые щели Лиловели, Багровели Белые поля. И держалась радость На пределе: «Здравствуй, Новгородская земля!
Здравствуй, каждый кустик С искрой синей, Здравствуйте, холмы — За валом вал!..» Будто вместе С матерью-Россией, Молча, лейтенант Торжествовал.
Я не видел, Как на поле этом, Словно тень Возникнув на броне, Заслонив Рукою с пистолетом Свет в глазах, Он высился в огне,
…Возвратясь Из зарубежной дали, Я потом, прочел В его стихах, Что и Гус, и Бруно Так вставали, Утверждая правду На кострах.
Время-птица Быстро пролетело. Не тупилось Жизни острие. Как большая роща, Поредело Ныне Поколение мое.
С лейтенантом, С другом закадычным, Всякое Бывало у меня. Но заминок По мотивам личным В счет не брали На черте огня.
Он меня позвал, А не другого, На рубеж, Где вечно зелены, Подняли До неба голубого Свой огонь Две тихие сосны.
В сторону весны Прошли метели, На висках Оставив белый след. Лишь коснувшись веток, Не сумели Погасить Их молчаливый свет.
И сдается, Слушает округа Голос наших Невозвратных дней: «Три танкиста, Три веселых друга…» В поле сосны Вместо двух парней.
До скончанья лет Осталось пламя На лице У третьего из них. В молодость Озерными глазами Смотрит он, Живущий за троих.
Май 1977

АРК. МИНЧКОВСКИЙ

После войны

Познакомились мы с ним поздней осенью сорок пятого года на еще гремящем трамваем Невском проспекте. Орлов шел вместе с тогда уже известным мне Михаилом Дудиным, который носил шинель со знаками отличия «старлея», как он любил себя называть. Само собой получилось — Дудин верховодил всей стайкой недавних фронтовиков, несмело отворявших двери редакций, да так навсегда и остался запевалой нашего, теперь уже редеющего поколения.

— Сергей! — протянул мне руку светловолосый парень с пятнами от ожогов, оставивших незалечимую память на лице.

Пальцы его суженной ладони едва сжимали руку. Ладонь была оперирована, и сухожилия в ней намного сократились.

На «ты» мы перешли тут же. Да и как могло быть иначе. «Вы» у нас бы и не получилось.

Было у Орлова любимое слово — «ребята», которое я вскоре от него услышал. Этими ребятами являлись: худенький, недавно вернувшийся из Венгрии, еще ходивший в кителе Толя Чепуров, журналист и критик боевой майор Митя Хренков, прихрамывающий, раненный под Ленинградом в начале войны, шумный Леня Хаустов, самый молодой из фронтовиков Сережа Давыдов. Позже «ребятами» Орлова сделались его московские товарищи из той же когорты поэтов-фронтовиков: Наровчатов, Максимов, Межиров, Соболь и однокашница Сергея по Литинституту Юлия Друнина, по праву причисливаемая к «ребятам». Ребятами все мы остались для него и перевалив через пятьдесят.

Но тогда, в Ленинграде, до пятидесяти нам было заоблачно далеко.

В конце сорок шестого года вышла первая книжка Орлова «Третья скорость». По-нынешнему и книжкой-то ее назвать трудно: книжечка форматом в записную, с мягкой серовато-фиолетовой обложкой, с меньше чем восемьюдесятью страничками текста. Но непрочно склеенный карманный томик быстро исчез с прилавков, хотя был издан значительным по тем временам тиражом в десять тысяч экземпляров.

Свою первую книжку Сергей радостно и щедро раздаривал многочисленным друзьям и знакомым, вскоре оставшись чуть ли не без единого экземпляра. Напечатанный в 1946 году Лениздатом и вряд ли ушедший за пределы магазинов нашей области, сборник «Третья скорость» стал теперь предметом гордости собирателей поэзии.