Сидели в кабинете его большой ленинградской квартиры, где много книг, особенно поэтических, и возле окна письменный стол без единого на нем листка. Потерев нервно виски, Орлов в одну из пауз неожиданно, несвязно вставил:
— А я только что из Пекина…
Не помню, как Викулов, а я, точно, ничего тревожною тогда не знал о Китае и только тут впервые услышал.
Орлов с горечью поведал о многом. Он был в Китае в составе узкой писательской делегации как раз в пору начинавшегося враждебного курса Мао Цзэдуна. Был уже закрыт свободный доступ к местам, интересовавшим писателей, стеснено общение с рядовыми китайцами, и зоркий, узкий, металлический взгляд на каждом шагу упирался в спины русских.
…Уже после кончины поэта, во втором номере за 1978 год журнала «Наш современник», читатели увидели его сильные стихи той поры:
Картина мрачная и холодная. Еще не зная многого из того, что узнали мы через пять — семь лет о Китае, поэт, только соприкоснувшись с «каменной стеной», сразу почувствовал людское отчуждение, и холод пробежал по его строкам. «Два знакомых автомата» — ему ли, Орлову, не узнать было отечественного оружия, по-дружески переданного нами и вдруг зловеще показанного в пекинском сумраке. Можно понять, какая суровая тревога коснулась сердца поэта, столько пережившею на недавней мировой войне, и какая горечь полыхнула в нем, когда в Мукдене увидел он в полном запустении памятник своим побратимам, советским танкистам, освобождавшим Азию от японских захватчиков и погибших там.
В нашей поэзии еще не было таких стихов. Впервые продиктовало их чуткое, мужественное сердце Сергея Орлова.
…А в тот далекий ленинградский вечер, когда мы сидели и разговаривали, никаких стихов не касались. Живые детали, самые малые приметы увиденного и почувствованного Орловым волновали нас больше всего. В кабинете были уже Виолетта Степановна, его жена, мать Екатерина Яковлевна, и Сергей Сергеевич, задернув на окне штору, стал показывать нам снятую им в Китае любительскую цветную кинопленку.
— Вот все, что разрешили нам снять, — сказал он, настраивая в темноте проектор.
И на стене заколыхались дивные краски, залепестились, зафонтанились цветы, цветы, цветы. Их было много, самых разных, редких, причудливых. Но они не радовали нас. Они казались нам холодными, словно в инее на белой стене.
Занятый журналистскими делами в Ленинграде, а потом секретарскими — в Москве, в российском Союзе писателей, Сергей Орлов душой часто рвался в синеву Белозерья, но приезды его на родину были редки. Командировочные задания уводили совсем в другие места — и по нашей стране, и по многим странам Запада и Востока. В сутолоке вокзалов, в громе аэродромов он тосковал по прохладной тишине родного Севера.
Много ныне по-туристски странствующих поэтов. Пестрота пейзажей и городов — это приставленная к глазам разноцветность игрушечного калейдоскопа. Стеклышки крутятся, выстраиваясь на миг то одним, то другим узором, и зажигают глаза — тоже на миг — усталым удивлением. Такое кочевническое видение не задевает сердца, не будит мысль, а только тешит тщеславие.