— Бровь не трогать! — предупредил я поспешно.— Терпите! К вечеру заживет. Ловко он вам глаз подбил.
— Нет, фонарь мне уж потом подвесили... Я туда-сюда по коридору пометался и вспомнил про трех парней. Ну которые в бане. Думал, может, они заметили кого. Кинулся туда, да второпях из виду упустил, что ведь и в бане теперь невесомость!.. А они все так же сидят, вернее, висят голышом у доски под потолочным светильником, сосредоточенно мыслят. Махровые простыни плавают в воздухе, словно ковры-самолеты, и шар горячей воды качается у потолка, паром исходит... Вот и вышло, что как соскочил я с дорожки предбанника в невесомость, так по инерции со всего маху в голую компанию и влетел на манер пушечного ядра. Да еще по пути головой в простыню попал, запутался. Компания, конечно, вверх тормашками — крики, ругань, переполох! Вдобавок мы всей кучей на шар проклятый наткнулись, нас немного ошпарило, и в суматохе мне в глаз кто-то пяткой так звезданул, что у меня дыхание перехватило... Барахтаюсь под мокрой простыней, вода в рот лезет — захлебнуться, недолго, кричу-булькаю: «Помогите!..» Парни меня распутывают, смеются: получили, дескать, срочную бандероль без обратного адреса, любопытно, что тут внутри. Меня увидели, ахнули: «Братцы, да это же Бак! Откуда ты к нам, орел, залетел?!» — «Цыц,— говорю,— черти! Я к вам по делу...» — «Видим,— говорят,— что по делу, да боимся гадать по какому!» И пошло у них веселье — едва от смеха не лопаются. Спрашиваю: «Кроме вас, был здесь кто-нибудь или нет?» — «Ну был,— отвечают.— Незадолго до невесомости. Постоял, посмотрел, ушел. Кто был, мы и внимания не обратили. А что?..» — «Да так,— говорю,— ничего. Никого другого, значит, не видели?..» Пожали они голыми плечами. На том и расстались...
Бак поднял было руку бровь почесать, но вспомнил мой запрет и почесал за ухом.
— Занятная история,— сказал я.— А вы уверены, что все одиннадцать экранов на совести этого... гм... стервеца?
— Десять,— сказал Бак.— Один экран ходовой рубки на совести первого пилота Мефа Аганна, о чем есть запись в вахтенном журнале. Но это, конечно, не в счет.
— А вы проверили...
— Да,— понял Бак с полуслова.— Вчера Аганн заступил на вахту с двадцати трех ноль-ноль. Вдобавок он ниже ростом, чем тот... И на вид не так силен.
— Послушайте, Феликс (настоящее имя механика), вы давно летаете дальними рейсами?
— Девятнадцать лет. На Уран, правда, иду впервые. Чаще всего ходил на Юпитер.
— Солидный опыт! И сколько экранов обычно...
— По-разному бывает,— снова опередил меня Бак.— Смотря какой рейд. Бывает — много, бывает — мало. Но ведь дело не в этом. Ведь портят экраны без умысла — мало ли что может случиться, никто ничего не скрывает. Аганн, к примеру, не скрыл. А этот злодей... Ненормальный он, что ли?
— Нет, Феликс, это исключено.
— Значит, с умыслом? Гангстер, значит? Бандит?
— Н-да, загадочно... Вы докладывали об этом капитану или начальнику рейда?
— После восьмого экрана не выдержал и пошел. Кэп меня принял за утренним чаем. Я ему про экраны, а он мне про шестой трюм. «Почему,— говорит,— вакуум-гифы плохо действуют? Откуда на пандусе лед? Зачем там кабель не убран?..» В общем, поговорили...