«Космическая гонка» продолжалась. В мае 1961 года астронавт США Ален Шеппард в небольшой космической капсуле совершил суборбитальный полет по баллистической траектории. В июле такой эксперимент повторил Вирджил Гриссом. Оба полета, естественно, не были засчитаны как космические.
В августе того же года на Байконуре готовили старт «Востока-2». Программа полета Германа Титова включала проведение медико-биологических экспериментов, наблюдения за работой бортового оборудования, фотографирование Земли. Космонавт должен был поесть, попить и поспать в невесомости, при этом в Центре управления полетом велся оперативный анализ данных о его самочувствии.
Титов первым испытал «космическую болезнь» — аналог морской болезни, — вызываемую невесомостью. В то время еще не было нужных методов предполетной медицинской подготовки. Можно сказать, что Космонавт-2 уже пилотировал корабль: в заданный момент времени он включил ручное управление и совершил определенные манипуляции. «Я чувствовал себя летчиком», — заявил Титов после полета. Космонавт-2 сделал все хорошо, отлетал сутки и совершил нормальную посадку.
Американские полеты в это время были менее интересными, первый пилотируемый космический корабль США, который совершил три витка вокруг Земли, был запущен лишь 20 февраля 1962 года. Пилотировал его астронавт Джон Гленн.
Королев понимал, что программа полета следующего «Востока» должна быть сложнее, нести в себе определенную перспективу. Это, естественно, требовало новых конструктивных решений, новых испытаний, но начальство, как всегда, торопило. Главного вызывали в ЦК и ВПК, часто звонил ему Устинов, вопрос звучал примерно так: «Сергей Павлович, когда и что вы намерены предпринять, чтобы не дать американцам возможности догнать и перегнать нас?»
На Совет главных конструкторов Королев вышел с предложением осуществить парный полет двух «Востоков». В августе 1962 года такой полет состоялся: сначала стартовал «Восток-3» с космонавтом Андрияном Николаевым. Спустя сутки подготовили и пустили «Восток-4» с Павлом Поповичем. Американцы и впрямь были удивлены: оба пуска проведены с одного стартового комплекса, а это требовало выполнения большого количества достаточно трудоемких операций, восстановления технической готовности стартового сооружения, замены одноразового оборудования, проведения комплексных проверок систем и агрегатов пускового устройства.
Детали того полета долгое время хранились в моих записных книжках. По существовавшим тогда правилам, чтобы не нарушать режим секретности, все записывалось иносказательно, намеками, с пропуском многого того, что должна была хранить память: «Август-62»; «двойка»; «Восток»; Королев, Кириллов, Воскресенский, Чекунов; уточнить, кто еще? Что потом?..» Увы, многое уточнить и перепроверить не удалось. Ушли из жизни почти все, кто находился в пусковом бункере 2-й площадки Байконура в тот самый день и час. Других не удалось разыскать. И все-таки посчастливилось узнать всю правду от одного из причастных — доктора технических наук, заслуженного летчика-испытателя, кавалера Золотой Звезды Героя Марка Лазаревича Галлая.
Итак, август 1962 года. На Байконуре готовили запуск двух «Востоков». В бункере было прохладно. Там, наверху, солнце уже успело раскалить бетонные плиты. Хотелось тени, а где ее найдешь в открытой горячим ветрам степи? Королев достал платок, вытер влажную шею и тяжело опустился на стул. Он сидел большой, сутулый — этакий медведь в черном костюме — и улыбался прежней, такой знакомой улыбкой, за которой скрывалась глубокая задумчивость. «Стреляющий» полковник Анатолий Кириллов уже привык к этой странной улыбке главного конструктора. Она — как форма жизни. Порой казалось, что взята напрокат, для защиты от тех же житейских неприятностей, которых не ждешь и не хочешь, а избавиться от них не можешь.
«О чем он сейчас думает?» — поймал себя на мысли Кириллов. Он понимал, что нельзя отвлекаться на что-то иное, кроме отслеживания циклограммы. Но это навязчивое: «О чем думает Главный?» не оставляло его.
Кириллов прильнул к окулярам перископа, сжав рукоятки поворота до боли в пальцах. Это снимало напряжение и отгоняло посторонние мысли.
Когда до выдачи команд на пуск ракеты оставались считанные минуты, Королев дал знак своему заместителю Леониду Воскресенскому. Тот занял место у второго перископа.
— Готовность одна минута! — Кириллов произносит слова четко и отрывисто… — Пуск! — почти кричит «стреляющий».