Тревожное было время. Тревожное и страшное. Что тебя ожидает завтра? Не придут ли и за тобой, не увезут ли на «черном вороне»? Таким ожиданием жили многие.
Королев запомнил тот летний вечер во всех деталях и подробности. На улице стояла липкая духота. День угасал медленно, темнеющее небо напоминало полинялое сине-серое полотно. Где-то на Пресне назойливо трезвонил трамвай. У подъезда своего дома повстречал двух незнакомых мужчин. Они посторонились, пропустив его.
Ночью в дверь тихо постучали. На пороге стояли те двое. С ними был дворник. Предъявили ордер, усадили на стул, предупредили: «Оставаться на месте!» Начали обыск. Один из мужчин искоса бросил на Королева колючий взгляд, потом процедил: «Руки за спину». Обыск ничего не дал, лист, на котором второй энкавэдэшник должен был что-то записывать, так и остался чистым. «Что вы ищете?» — спросил Королев с неподдельной наивностью. Чекист, копавшийся в ящиках письменного стола и на книжной полке, не ответил. Потом Королева увезли. Это было 28 июня 1938 года.
Начались изнурительные допросы. Следователь принуждал Королева признаться в шпионаже и участии в политических акциях против Советского государства. Сергей Павлович категорически отрицал свою принадлежность к каким-либо группировкам и тем более к связям с германскими концернами. Прямых улик против него не было. Однако это не мешало предъявить ему обвинение во «вредительских действиях» и защите «врагов народа», поскольку он, Королев, во всеуслышание заявил в РНИИ, что Глушко не предатель.
Потом была назначена экспертиза конструкторской деятельности Королева. Эксперты записали в протоколе, что неполадки, имевшие место в образцах ракет, разработанных инженером С. П. Королевым, нельзя считать умышленными, но при этом сделали странный вывод: подследственный является вредителем.
— Плохо ваше дело, гражданин Королев, — мрачно убеждал следователь. — Очень плохо.
— Объясните! Я ничего не понимаю, — возмущался Королев. — Взрывы действительно были. 13 мая при стендовых испытаниях двигательной установки ракеты «212» взорвались баки, 29-го разорвался трубопровод, и меня ранило. Месяц я пробыл в больнице. Но такова наша работа…
— Все ваши сообщники уже признались, — ухмыльнулся допрашивающий.
— В чем вы меня обвиняете? — Голос Королева дрожал, его трясло.
Следователь раскрыл папку, бросил безучастный взгляд на Королева и повторил кратко:
— Они признались. Советую и вам быть благоразумным…
Возглавлял экспертную комиссию А. Г Костиков, назначенный главным инженером РНИИ. Заключения комиссии уже было достаточно, чтобы закончить следствие, но усердный «разоблачитель врагов Отечества» приписал Королеву еще и умышленный взрыв ракетного самолета. Сергей Павлович потребовал новой проверки, ибо знал, что самолет цел и находится в ангаре. Ему отказали.
Растерянность, подавленность от непонимания происходящего, от нелепых обвинений, тревожные предчувствия чего-то непоправимого рождали страх, отчаяние, обреченность. «Я — враг народа! Нелепость, абсурд! Но как доказать обратное, если никто не хочет выслушать и понять?»
Следователь (по фамилии Шестаков) что-то торопливо писал.
— Подпишите.
Рука с жесткими, узловатыми пальцами протянула Королеву лист бумаги.
— Подпишите! — Следователь перешел на крик.
Королев вздрогнул, опустил глаза. Долго молчал, потом взял ручку и царапающим пером вывел свою фамилию.
Восстанавливая жизнь Сергея Павловича Королева по свидетельствам хорошо знавших его людей, архивным документам, открывая его для себя, я старался представить и время, и действия, и возможные повороты его судьбы. Помните у Гёте? «Душа, увы, не выстрадает счастье, но может выстрадать себя». Что-то похожее происходило и с ним. Он страдал, огромным усилием воли противостоял судьбе. Верил в торжество справедливости и не желал потерять себя.