Потом в детскую душу закралась тревога: все уйдут смотреть Уточкина и летающее «чудо», а его, Сергея, не возьмут, запрут в доме и заставят выбирать из блюда, полного белых блестящих фасолин, черные и мелкие. Он старался быть послушным, не прятался в бабушкиных георгинах, аккуратно складывал рубашку перед сном и без напоминания мыл руки. Он ждал особого дня. И этот день пришел.
…Он выдался ясным и солнечным. Юркие ласточки носились в голубом небе с сумасшедшим визгом. Сережа проснулся рано. Повернулся на спину и увидел, как желтые дрожащие блики играют на потолке. Казалось, что они, верша свою затейливую игру, как бы поднимают потолок вверх, все выше и выше. «А если улетит крыша?» — вдруг кольнула мысль.
Сережа встал, подошел к окну. Над деревьями простиралась бездонная голубизна с застывшими белыми облаками. Небо словно окаменело, неподвижное и равнодушное, завороженное странным своим спокойствием. На сердце у шестилетнего Сережи было тревожно: возьмут или не возьмут?
После полудня город пришел в движение. Пестрый людской поток, шумный и возбужденный, тек по пыльным улицам, по Киевской и Синявской, огибал артсклады, женский монастырь и выплескивался на площадь Всеедной ярмарки. Сережа вышагивал рядом с дедом и бабушкой, которые торопились, как и все, желая увидеть необычное представление.
На площади Николай Яковлевич поднял внука на плечи. Началась толчея, мальчишки лезли на деревья и гроздьями висели на запыленных ветках. Кто половчее, протискивался вперед.
Толпа кричала, колыхалась, суетилась. Только впереди, у огороженного помоста, где собралась вся знать города, было чинно и тихо. Потом на колокольне ударил колокол. Вспорхнули голуби. Тяжелые звенящие удары разносились над площадью и замирали далеко за крышами домов, где сидели мальчишки. Стало тихо. Даже уличные собаки, чувствуя что-то необычное, присмирели, не лаяли, как обычно. Люди, вытягивая шеи, с нетерпением всматривались туда, где стоял похожий на большую стрекозу самолет.
Солдаты из артбригады сдерживали натиск толпы. Усатый офицер с раскраснейшимся лицом отдавал команды, не спуская глаз с самолета. Возле огромной «стрекозы» стояли двое. Один — невысокий, рыжий, в кожаной куртке и гетрах, другой — заметно выше, в черной куртке и фуражке с гербом. Сережа решил, что Уточкин это тот, что повыше, но вскоре понял, что главный здесь маленький и рыжий.
— Господа! — поднял руку старший военный начальник, который выделялся среди солидной публики за ограждением. — Начинаем!..
Уточкин уже сидел между верхним и нижним крыльями «стрекозы», в очках и перчатках, и держался за рычаги.
Стало тихо. Так тихо, что было слышно, как легкий ветерок прорывается сквозь многочисленные растяжки, удерживающие замысловатую конструкцию самолета в единое целое.
— Контакт! — крикнул механик и резко крутанул пропеллер.
«Стрекоза» вздрогнула, затрепетала. Мотор набирал обороты, выбрасывая из черной трубки лиловый дым. Пыль взметнулась за самолетом, унося обрывки жухлой травы в конец площади. Так продолжалось несколько минут, которые показались Сереже вечностью. Потом «стрекоза» сорвалась с места и побежала. Быстрее, быстрее… Вот аэроплан оторвался от земли и повис. Его крылья казались прозрачными, и оттого движение скрадывалось. Но «стрекоза» летела. Она поднялась выше деревьев, удаляясь от площади.
— Страшное дело! — дрожащим голосом шептала бабушка. — Сохрани его Господь…
— Страшное дело! — повторил дед. — А Уточкин этот выглядит молодцом.
— От такого глаза могут полопаться, — заметил кто-то рядом.
— Так он уже летал, — отозвались из толпы.
Где-то над головой вдруг затрещало, захлопало, точно птица крыльями. Сережа смотрел вверх. Самолет скользил над людским морем к тому месту, откуда взлетел.
— Ух ты! — испуганно присела бабушка. — Сережу с плеч сними, зацепит!..
А возбужденный Сережка пришпоривал деда ногами и что-то громко кричал. Восторг овладел им. Вместе со всеми он ликовал, размахивал руками и надрывался в общем «Ура!»…
«С этого и началось мое влечение к небу», — скажет потом Сергей Павлович, вспоминая свои впечатления от первого знакомства с самолетом.
С началом войны, вспыхнувшей в Европе в 1914-м, небольшое хозяйство Николая Яковлевича и Марии Матвеевны Москаленко — лавка и маленькая огуречная «засольня» — стало приходить в упадок. Лавку, дом и «засольню» продали, семья перебралась в Киев. Там мать Сережи познакомилась с инженером Григорием Михайловичем Баландиным. В 1916 году он стал отчимом десятилетнего Сережи. Отношения между ними сложились как-то сразу. Была в них доверительная теплота, растапливающая настороженную мужскую сдержанность, была откровенность, взаимная привязанность. Сережа уважал отчима за рассудительную серьезность, умение объяснять сложные вещи, за знания техники, внимание и нежность к матери. Григорий Михайлович привязался к смышленому и открытому Сергею, видел доброе в характере мальчика. Старался ненавязчиво приучать его к труду.