Довольно смелым является предположение Е.В. Пчелова что важнейший для истории злодеяния обрыв связи Екатеринбурга с Москвой на 16 июля выдуман красными. Такое предполагаемое поведение соответствует тактике, наблюдаемой насчёт связи через Пермь. Однако историк не предъявил доказательств в пользу своей версии. Ответ из Петрограда в Москву: «Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом. Зиновьев» Е.В. Пчелов ошибочно считает доказательством прямой связи. Но Г. Зиновьев не знает об обрыве, не упомянутом в телеграмме Голощёкина и Сафарова. Слова Зиновьева не могут ни о чём таком свидетельствовать.
Подавляющее число надёжных свидетельств всё же подтверждают разрыв связи 16 июля. О нём пишет и Ф. Маккаллаг. Но даже если такова была распространяемая красными ложь, которой поверили встретившиеся с ней мемуаристы, вынужденный характер носит обращение в Петроград, или это такое же сознательное прикрытие, как и Пермь, смысла телеграммы Голощёкина и Сафарова это не меняет: «Свердлову [!] копия Ленину. Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите [в] Москву что условленного с Филипповым [Голощёкиным] суда по военным обстоятельствам не терпит отлагательства. Ждать не можем. Если ваши мнения противоположны сейчас же вне всякой очереди сообщите».
Напрасно следуя за Э. Радзинским, Е.В. Пчелов считает будто суд это расстрел на условном языке. Трудно согласиться с таким прочтением, когда есть более убедительные. Условный язык по Ф. Маккаллагу такого типа: «отвечают своими головами за безопасность Царя» (мемуарист не дословно приводит телеграмму, а пересказывает общий смысл, поэтому и сам Царь в телеграмме явно был заменён иным условным обозначением). Упоминание суда вовсе не является окончательным запросом на совершение убийства, а ещё одно дезинформационное прикрытие.
Существовала предварительная договорённость о распорядке совершения злодеяния, в которую входила и такая телеграмма с текстом про суд, которую потом можно было бы использовать в качестве алиби. Любой преступник стремится замести следы, а не подставить себя. Это непосредственная, сознательная имитация того, что суд в принципе планировался, но помешало приближение белогвардейских войск. Для этой версии очень подходит и предположение (пока не доказанное) о мнимом разрыве связи с Москвой, работающем на снятие всяких обвинений в адрес Свердлова и на представление о самостоятельности красных в Екатеринбурге.
Окончательное решение, как считает Е.В. Пчелов, принято в 16 ч. 3 (16) июля, когда телеграмму Ленина в Данию «бывший царь жив» вернули с телеграфа, тоже по причине отсутствия связи. Историк и здесь следует логике отрицания официальных советских данных, считая что в действительности в нужный момент работала телеграфная связь и с заграницей. При кажущейся убедительности версии о лжи, сомнительности столь выгодных коммунистическим преступникам совпадений, отсутствует серьёзное обоснование невозможности возникновения таких проблем с телеграфом. Было бы куда лучше, займись историк этой проблемой, а не каббалистическими знаками и отрезанными головами, на которых либералы-филосемиты так помешались.
Имея возможность сделать прорыв в правильном направлении, Е.В. Пчелов упускает её и с каждым шагом уходит всё дальше от основных фактов и логики момента появления в Ипатьевском Доме команды латышей-убийц к 25 июня (9 июля) по дневнику Царя и смены коменданта 21 июня (5 июля). По другим воспоминаниям, Юровский и латыши появились одновременно. Решение об убийстве естественно отодвигать ещё глубже этих дат, т.к. смене караула должно было предшествовать принятие ключевого решения о порядке организации злодеяния.
Но ничего подобного в книге «Цареубийство 1918 года» нет. «Голощёкин ждал реакции и после полуночи», - совершенно напрасно и поразительно абсурдно Евгений Пчелов верит, будто уже посланное через Пермь решение об убийстве зачем-то (?) могло быть отменено на протяжении 16 июля. Такой вопрос в реальности не ставился. Смена старой охраны Авдеева из не подходящих для убийства русских рабочих на Юровского и латышей уже означала приговор всей Царской Семье. Оставалось только обставить спектакль, будто решение принято в последний момент и прямо на Урале.