Сергей Иванович сперва утвердительно ответил на это. «Да, — таков был смысл его ответа, — черенковское свечение — нечто вроде видимого „хвоста“ невидимого рентгеновского излучения. Явление, наблюдаемое Черенковым, представляет собою сравнительно длинноволновое электромагнитное излучение, потому его и можно наблюдать без помощи флуоресцирующей пластинки — экрана, как рентгеновские лучи».
Подобное объяснение, однако, оказалось неверным. Вскоре (в 1937 году) два советских физика — другой ученик Вавилова И. М. Франк и И. Е. Тамм нашли иное, правильное объяснение. Вкратце оно сводилось к следующему.
Воспользуемся аналогией.
Всем известно, что существуют так называемые сверхзвуковые самолеты. Это аппараты, обгоняющие собственный звук. Узнать об их приближении по реву моторов невозможно. По фронту движения такого самолета перемещается могучая ударная волна. Она порождает определенные механические эффекты.
Электроны свечения Вавилова — Черенкова, как показали Франк и Тамм, это сверхсветовые электроны. Они летят быстрее, чем фотоны света в данной среде (в воде, спирте, воздухе и т. д.), и тоже создают своеобразные ударные волны. Только эти волны не звуковые, а световые.
В пустоте скорость света, как известно, предельно возможная в природе. Поэтому в пустоте даже самые быстрые электроны не могли бы обогнать световые фотоны. Отсюда следствие: явление Вавилова — Черенкова может наблюдаться только в веществе, только в более или менее плотных средах.
Оглядываясь назад, любопытно провести одну историческую аналогию.
В 1932 году английский ученый Джемс Чедвик открыл нейтрон — ключ к расщеплению атома. Годом позже Вавиловым и Черенковым было открыто свечение, названное их именами. Добрых полтора десятка лет открытия-ровесники представляли для физиков лишь академический интерес, не более.
Но наступили сороковые годы, и пути открытий-ровесников разошлись.
Первая крупная практическая «работа» нейтронов привела к уничтожению десятков тысяч человеческих жизней в двух крупнейших городах Японии.
Вскоре было обращено к практической деятельности и черенковское свечение. В 1947 году советский физик В. Л. Гинзбург показал, как с помощью явления Вавилова — Черенкова можно вырабатывать ультракороткие миллиметровые и субмиллиметровые радиоволны. Тогда же были предложены впервые получившие сразу огромное распространение важные физические приборы, достаточно чувствительные для регистрации отдельных фотонов, — так называемые фотоумножители.
С тех пор ученые больше не сидят часами в темноте, изучая оптические явления. Электронные приборы автоматически ведут подсчет фотонов излучения Вавилова — Черенкова, замечая и то, чего не мог бы заметить даже самый натренированный глаз.
Во многих опытах, например при открытии частиц антивещества — антипротона и антинейтрона, — так называемые «черенковские счетчики» сыграли огромную полезную роль.
Выявляется все больше важных областей применения эффекта двух ученых, особенно после того, как было установлено, что этот эффект вызывается не только электронами, но и вообще всеми быстродвижущимися электрически заряженными частицами: мю-мезонами, протонами и другими.
В 1946 году Вавилов вместе с Черенковым, Франком и Таммом получил за развитие теории явления Сталинскую премию.
Голубое сияние сверхскоростных заряженных частиц, открытое в лаборатории Вавилова, скоро и уверенно начало служить благим целям. Позднее именно развитие мирной техники, опирающейся на использование свечения Вавилова — Черенкова, стало той основой, на которой Шведская Академия наук присудила Нобелевскую премию по физике трем советским ученым: П. А. Черенкову, И. М. Франку и И. Е. Тамму.
Сам Сергей Иванович не дожил до этого всемирного признания одного из достижений своей лаборатории: премия была присуждена в 1958 году — семь лет спустя после его кончины. По положению же Нобелевские премии присуждаются лишь прижизненно.
Даже «нечаянные» достижения вавиловской школы оптиков «тяготели» к добру! Тем более это тяготение проявлялось на главном направлении работ С. И. Вавилова — исследований в области люминесценции.
Раскрытие характеристики основных законов холодного свечения и окрыляло замечательного физика и наполняло его чувством величайшей ответственности. Еще одна сила природы разоблачена. Предстояло решить, как заставить ее работать с максимальной пользой для человека.
О том, чтобы переложить решение этой задачи на других, не могло быть и речи. Фаустовский дух исканий не довольствовался радостями на моральной основе: он жаждал и более материального источник ка. Вавилов всегда стремился сам воплощать в осязаемые формы свои теоретические открытия. Для С. И. Вавилова никогда не существовало разделения науки на теоретическую и прикладную. Для него теоретическая наука всегда была органически связана с практикой.
Первые поиски путей практического применения люминесценции начались в двадцатые годы. Напряженная и многосторонняя исследовательская работа велась одновременно с насыщенной преподавательской работой в московских вузах. Было совершенно непостижимо, как Сергей Иванович успевал все делать и всюду добиваться успеха.
Ольга Михайловна рассказывала автору этих строк о том периоде жизни своего супруга:
— Это было время страшно напряженной работы. Духовная зрелость Сергея Ивановича, поразившая меня еще при первой нашей встрече, превратилась в огромную мощь. Он все время о чем-то думал, все время старался что-то разрешить. И все время в нем была какая-то детская серьезность, серьезность без тени позы. За это его все уважали и в то же время чуть побаивались. Даже академики.
Иногда я говорила ему: «Нельзя целиком уходить в умозрение. Нельзя все превращать в личное». Порой шутила: «Корни учения горьки, но и плоды их тоже». Он только улыбался и пожимал плечами. Зато, когда находил решение, он весь преображался, У него было страшно хитрое, счастливое лицо.
В двадцатых же годах под наблюдением Вавилова были получены первые удачные люминесцирующие составы, которые годились для изготовления люминесцентных ламп. Радостный и торжествующий приходил ученый домой после получения первых сообщений об успешных испытаниях новых люминесцирующих составов. Сдержанный, как всегда, он не рассказывал домашним, что у него новая удача, что она в том-то и том-то, что он очень рад еще одному подтверждению своей идеи. Но радость рвалась наружу и изливалась каскадом шуток.
Не одна Ольга Михайловна догадывалась об этой радости. Для матери также не были секретом удачи ее сына.
Все дальше уходил в прошлое тот день, когда Сергей Иванович оставил дом Александры Михайловны на Средней Пресне, чтобы создать собственную семью. Но любовь его к матери оставалась неизменной. Он регулярно навещал Александру Михайловну. Правда, теперь это было уже не ежедневно, как в первые дни после свадьбы. И даже не через день и не по четвергам и по воскресеньям, как было несколько позднее. Года два спустя «родительским днем» в неделе осталось одно лишь воскресенье, зато оно никогда не пропускалось. Если не считать исключительных обстоятельств — отъезда, болезни и т. д., — не было такого воскресенья, когда Сергей Иванович не навестил бы дом на Средней Пресне.
И для сына и для матери эти встречи были настоящим праздником. Сыну не мешали многочисленные старушки, постоянно толпившиеся в доме матери. Наоборот. Он их ужасно любил, и именно они обычно принимали на себя заряд добродушных шуток, вызванных успехом на работе.
— Да, — говорил, бывало, Сергей Иванович, напустив на себя скорбный и соболезнующий вид, — декрет уже подписан…
— Какой декрет? — с ужасом спрашивали старушки, чувствуя по обращению, что слова Сергея Ивановича относятся прямо к ним.