«Много уплыло из памяти с того времени, как Сергей Алексеевич Жаров впервые появился среди офицеров Донской армии.
Пытаюсь записать уже уходящее из памяти и то немногое, что мне, как священнику того полка, в котором служил Жаров, известно о нём. Был он искусным пулемётчиком и в то же время аккуратно и талантливо исполнял обязанности полкового регента и, таким образом, был и моим ближайшим сотрудником.
Великая война захватила Жарова, и он вступил в ряды действующей армии. Окончил затем курсы по специальности “пулемётчик”. Впоследствии, когда прибыл на “непокорный” Дон, был зачислен в пулеметный полк инструктором. В этот полк был зачислен и я.
Впервые познакомились мы с Жаровым далеко от родного города, на Кубани. Из приказов по полку я узнал, что он был назначен моим ближайшим сотрудником — регентом. Не теряя времени, прямо из штаба, по пути к своей квартире, зашёл я к нему. Инструктор Жаров вел урок со своим взводом. На столе были разложены части пулемета. Говорить тогда со мной он долго не мог.
Через несколько дней после этого я отправился к нему на спевку. Готовились к Великому посту. Жаров собрал певцов, но спевки закончить не смог: прибежали из штаба с приказом выступать в поход. Военные действия начались…
Полковник наш был человек религиозный. При нём служба совершалась даже в походе. И если полк располагался на стоянках в селах, где имелись храмы, я служил в них литургии, и неизменно при богослужениях пел полковой хор под управлением хорунжего Жарова.
Часто, когда сотня, где находился Жаров, несла дежурство на позициях, я слышал особое распоряжение полковника: “Жаров на дежурстве? Вызвать к церковной службе”. И скоро мы с регентом держали совет, где и что петь. К началу богослужения регент мой уже был на месте. Аккуратности Жарова учить было не нужно. Он был всегда исполнителен и правил свою обязанность при богослужениях не в силу приказаний, а в силу своего сердечного влечения.
Во время пения чувствовалось, что в участниках хора поет душа. Помню отдых около разбитой снарядами железнодорожной станции. Была суббота, и нужно было совершать Всенощное бдение. Солнце уже зашло, но темно не было. Светила луна. В небольшом садике около станции установили где-то добытый престол для святого Креста и Евангелия. Приступили к служению. Собралось много молящихся. Кроме нашего полка, здесь расположились ещё другие части.
Слышно было, как вдали рокотали орудия. А мы неспешно, чинно творили вечернюю молитву. Тихо, стройно пели наши певцы со своим регентом. Слышны были вздохи молящихся. А когда запели “Хвалите имя Господне”, все разом опустились на колени. Какая это была возвышенная молитва! Как пение хора хватало за душу! Как Жаров уже тогда умел овладевать сердцами молящихся! В чём было его искусство?
Хористы у регента тогда были случайные: офицеры из музыкальной команды, полковые писаря. Сегодня одни, завтра другие. Но Жаров, почти без спевок и приготовлений, умел заставить свой хор петь стройно, проникновенно.
Жарову удавалось объединить в единое целое всех этих новичков, и их голоса сливались в общую гармонию. Тогда уже в малом чувствовался большой художник, который из ничего создавал умиляющую красоту, что согревала молящихся, примиряла со всеми невзгодами, заставляла забывать близость опасности…
В один из воскресных дней среди единственной улицы какой-то немецкой колонии мы, по обычаю, установили столик и приступили к богослужению. После прочтения Евангелия неожиданно по всему расположению полка противник открыл артиллерийский огонь. Снаряды неслись над головами собравшихся на молитву.
Ни на мгновение не прекратилась служба, Жаров спокойно продолжал пение “Символа веры” и до окончания службы не ускорил темпа. Исполнил все, что нужно. А через четверть часа, назначенный приказом дежурным части полка, выступил на указанные позиции. Уже в другой роли, Жаров, выравнивая свой взвод пулеметчиков, направился к своему месту. <…>
Если квартиры офицеров были разбросаны не очень далеко, любители пения один за другим тянулись к своему регенту “Сереже”, как почти все называли тогда Жарова. Душой этих собраний всегда был он. Но не так уж много выпадало таких тихих вечеров, когда в дружной полковой семье офицеры коротали свой досуг. Кругом царили смерть и разруха.
Однажды наш полк был окружен со всех сторон дивизией противника. Как он вырвался из этого ада — совершенно не понятно. Чудом выбралась часть, охранявшая полковое знамя. В составе охраны оказалась и подвода с пулеметом, на которой сидел Жаров, случайно вынесенный из боя. Таким образом он попал в линию стрелков, отступающих со знаменем.