В мрачные годы маккартизма и «охоты на ведьм» Юрок попал в черный список подозреваемых в симпатиях к коммунистам. И было за что: иммигрант, еврей, личные связи с руководством СССР вплоть до Сталина, дружеские отношения с советскими дипломатами, в том числе с послом Советского Союза в США в 1941–1943 годах М. М. Литвиновым, частые поездки в Москву. Юроку пришлось пережить несколько нелегких, унизительных месяцев оправданий перед чиновниками из ФБР.
При этом то, что на протяжении многих лет он поддерживал Донской хор и являлся его многолетним импресарио, сыграло положительную роль в процессе оправдания перед политическими ястребами сената. Следователям из ФБР Юрок показал карикатуру, где были изображены казачий хор Жарова и Сталин, зажимающий уши, чтобы не слышать его пения. В ФБР хорошо знали, что в натурализации донских казаков и получении ими американского гражданства главную роль сыграл именно Сол Юрок.
Скончался Соломон Юрок в возрасте 85 лет 5 марта 1974 года в Нью-Йорке, по иронии судьбы ровно через 21 год после Сталина. Церемония прощания состоялась на сцене Карнеги-холла. Зал был полон знаменитостями. Люди приехали проститься с выдающимся продюсером с разных концов света, чтобы сказать последнее «прощай» тому, кто их любил и опекал. Были здесь и певцы Донского хора. В одном из последних интервью Сол Юрок сказал: «Я посвятил мою жизнь служению той простой идее, что Искусство — важнейшая часть жизни каждого человека. Никто не может обойтись без него, как бы богат человек ни был, он все равно беден без искусства».
Скорбь без нытья
Для эмигрантов первой волны, в большинстве своём влачивших жалкое, безрадостное существование в буднях безвременья, хор Жарова был глотком свежего воздуха, связующей нитью с далекой, недосягаемой родиной. Сергей Жаров покинул родную страну не как эмигрант, а как беженец, унеся Россию с собой. Песни казаков пробуждали такой патриотический порыв, такую гордость за отчизну, что это давало, пусть ненадолго, русским изгнанникам ощущение счастья от сознания, что и они — частичка России и её могучей истории. Песнопения донских казаков трогали их до слез, они плакали от гордости, что они русские. А существование обретало некий потаённый смысл: нелёгкая доля на чужбине озарялась робкой надеждой, что скоро всё изменится к лучшему.
Однако чего стоило ждать и на что надеяться? Если сравнивать русскую музыку с западной, то музыка Дж. Верди чувствительна, И. С. Баха — не лишена рационализма, В. А. Моцарт сочетает в себе элементы чувствительного и рационального. Жаров умел самую простую мелодию наполнить трагическим пафосом. Но, несмотря на это, в манере исполнения хора всегда прослеживались два лейтмотива: один — что Россия исчезла в пространстве, другой, что именно эта страна — «мессия грядущего дня» (Андрей Белый).
В 60-70-е годы XX столетия в Западной Европе и Америке осталось совсем немного эмигрантов первой волны, чтобы собирать полные концертные залы. Это потребовало от Жарова обновления репертуара. Необходимо было переместить акцент с церковной музыки на светскую, народную.
Ещё в 1954 году хор перешел от импресарио Клары Эбнер к продюсеру Курту Коллину из Гамбурга, а с 1963 года — к Отто Хофнеру из Кёльна. К этому времени Хофнер уже сделал с хором Жарова три художественных и шесть телевизионных фильмов и очень хорошо знал регента и весь коллектив. Отто Хофнер довольно бережно относился к жаровскому наследию, но, как продюсер, стремился постоянно зарабатывать как можно больше денег. Тактически сделать это было нетрудно, но тогда хор проиграл бы в стратегии и через несколько сезонов был бы никому не интересен.
Поэтому Жаров не шёл на поводу у импресарио и никогда не одевал русскую народную песню в чуждый ей гармонический наряд, зачастую искажающий и уродующий её. Однако такие попытки в угоду европейской или американской публике со стороны продюсера то и дело предпринимались. Например, предложение выступить в совместной программе с известным певцом Иваном Ребровым (настоящее имя Ганс Рольф Рипперт), высказанное Хофнером, было отвергнуто Жаровым. (Такой концерт, несомненно, стал бы сенсацией и принёс много денег и организаторам, и исполнителям. Иван Ребров, как всегда, вышел бы на сцену в облике «русского медведя» — в неизменной меховой шапке, собольей шубе и расшитой косоворотке. Многие на Западе такими и хотели видеть всех русских артистов.)