Старая графиня развела руками – её план оказался невыполнимым.
– Как ты поедешь? Василий проследит за тобой по почтовым станциям и силой привезёт домой, потом объявит умалишённой, а там… Даже подумать страшно… Ведь если ты умрёшь, и приданое, и наследство достанутся ему.
– Тётя, я одного не пойму: если князь Василий договорился с этим стариком на тех условиях, что сам нам изложил, зачем так меня уродовать? Ведь теперь князь Захар не согласится на этот брак, раз он хотел красивую. Здесь что-то не так…
Графиня явно смутилась, но всё-таки ответила:
– Не знаю, вправе ли я говорить такое молодой девушке, но пусть Бог простит меня. Про князя Захара плохие слухи ходят, в свете шепчут, что он любит истязать и насиловать очень молоденьких девушек. Боюсь, что с самого начала договорённость была не о тебе (у подобных извращенцев восемнадцатилетние не в чести), а о Долли или, не дай бог, о младших. Избивая тебя, Василий запугивал их.
У Елены от ужаса затряслись руки.
– Нужно немедленно увезти девочек. Только куда можно уехать, если всё теперь принадлежит дяде, да к тому же, как вы говорите, на почтовых станциях нам показываться нельзя?
– Я уже думала об этом, – с сомнением признала Апраксина, – но, боюсь, дело слишком уж рискованное! У меня есть подруга юности Мари Опекушина. Она живёт в ста пятидесяти верстах отсюда по дороге на Киев. Я знаю, что Мари жива и здорова, поскольку регулярно получаю от неё письма. Опекушина мне не родственница, и никому в голову не придёт искать нас в её имении. Мы могли бы выехать на столичный тракт, привлечь на почтовых станциях внимание, чтобы нас запомнили, а потом через просёлки свернуть на Киев. Ночевать можно в деревенских избах.
– Тётя, какая же вы умница! Только сделать нужно ещё хитрее: я переоденусь пареньком, тогда моему разбитому лицу никто не удивится – буду говорить, что пьяный отец избил, и поеду в Петербург к императору, а вы завтра же уедете к вашей подруге.
– Да разве ты доедешь до столицы в таком состоянии?
– Обязательно доеду! – пообещала Елена и распорядилась: – Ждите меня здесь.
С трудом натянув на избитое тело халат, княжна пошла в кабинет брата. Алексей, уезжая, отдал ей ключ от потайного ящика, вмонтированного в стену за портретом бабушки. Брат заказал этот ящик лишь год назад, и князь Василий не мог знать о существовании тайника.
Сняв портрет, Елена вставила ключ в замочную скважину, повернула его, как учил Алексей, три раза налево, а потом, протолкнув вперёд до основания, ещё два раза направо. Замок щелкнул, и дверца открылась. В ящике лежали драгоценности и деньги. Елена сложила всё в подол халата, закрыла ящик, вернула портрет на место и, захватив из стола шкатулку с дуэльными пистолетами, вернулась к себе в спальню.
– Вот, тётя, забирайте всё с собой, я возьму лишь оружие и немного денег, – сказала княжна и поторопила: – давайте собираться, вам надо уехать на заре, а я должна ускакать не позднее чем через час.
– Хорошо, дорогая, мы возьмём лишь самое необходимое, – решила графиня. – Пошлём Марфу подобрать тебе что-нибудь из вещей Алексея, а я пока напишу письмо к старшей сестре Мари Опекушиной, графине Савранской, та живёт в Петербурге одна и с удовольствием приютит тебя.
Елена отсчитала из принесённых денег жалованье английской гувернантке за год вперёд и написала ей рекомендательное письмо, а потом вернулась к зеркалу. Чёрное, распухшее лицо княжну не испугало. Подумаешь, красоты лишилась! Какое это имеет значение, если убили няню? Елена взяла ножницы и отрезала свои золотистые локоны до длины, подходящей мужчине – чуть ниже ушей. Вьющиеся пряди тут же закрутились в крупные кольца. По крайней мере, причёска её больше не выдаст.
Марфа принесла и вывалила на кровать кучу плащей, сюртуков и панталон, оставшихся в поместье от юности брата Алексея. Елена выбрала из них самые заношенные и примерила на себя. Одежда оказалась широка, что было даже к лучшему – высокая девичья грудь под мешковатым сюртучком не привлекала внимания. Сапоги княжна надела собственные, а простую шляпу с широкими полями и низкой мягкой тульей позаимствовала у Ивана Фёдоровича.
Марфа предложила забинтовать рёбра куском сурового полотна и поверх него застегнуть широкий пояс с металлической пряжкой.
– Так и повязка не соскользнёт, и кости будут плотно сжаты, – объяснила она.
– Забинтуй, только под холст положи, пожалуйста, вот это, – попросила Елена.
Она подала горничной плотный кожаный мешок, где уже разложила деньги, письма, написанные графиней, и сапфировые серьги, подаренные когда-то бабушкой. Марфа примотала мешок к груди Елены, потом стянула ей ребра поясом. Боль сразу притупилась и стало легче дышать. Кроме того, повязка скрыла грудь княжны, сделав ее совсем незаметной.