Выбрать главу

При этой мысли Георгий вдруг оцепенел и не только не мог продолжать своего правила, но и поворотиться не мог. Испугавшись, он тут же упрекнул себя мысленно в согласии с Флавианом и воскликнул со слезами: «О Пречистая Дево Богородице! Согреших аз пред тобою: помилуй мя, грешного!»

И пал на колени пред иконой. Оцепенения как не бывало, и он окончил правило.

Поутру он объяснил все духовнику, а духовник посоветовал ему не иметь общения с Флавианом.

В присланном послужном списке Флавиана, в графе «Каких качеств и способностей» — отмечено: «корыстолюбив; особенных способностей не имеет, только к Богослужению, но и того по упрямству не совершал».

Таково воспитание папистов!

Флавиан Лисовский росту высокого, плотного телосложения, 50 лет от роду, иногда веселый; но крайне безобразен от стрижения на голове волос догола и бритья бороды...

«ЕВА. ДЕВА»

Два слова, сходные по звуку, смыслом разным Напоминают нам: Каким мы счастием, каким и злом ужасным Обязаны женам! Нам Ева смерть внесла, Мария — жизнь от древа: Что отняла жена, то возвратила Дева.

(Из книги «О Кресте»)

О НЕДОСТАТКЕ ВЕРЫ В МІРЕ

«Сын Человеческий пришед обрящет ли веру на земли?»

Если придет Он ныне, найдет ли Он в нас веру? Где наша вера? Где признаки ее? Думаем ли мы, что настоящая жизнь есть только краткий переход к жизни лучшей? Помним ли мы, что прежде должны страдать с Иисусом Христом, чтобы после царствовать вместе с Ним? Почитаем ли мы мір сей только обманчивым призраком, а смерть — переходом к истинному вечному блаженству? Нет, мы не живем верою, она не одушевляет нас! Наше сердце не чувствует важности и силы вечных истин, которые она предлагает нам. Мы не питаем души своей духовною пищею с такой же заботливостью, с какой питаем тело свое пищею телесною. Мы еще не умеем смотреть на все вещи міра сего очами веры. Мы не заботимся одушевлять верою все наши мысли, чувствования и желания. Мы ежеминутно заграждаем ей вход в сердце наше. Мы и думаем обо всем и поступаем всегда, как язычники. Человек, имеющий веру, стал ли бы жить, как мы живем?

Будем опасаться, чтобы Царствие Божие не было отнято у нас и дано тем, которые будут приносить плоды лучше наших. Царствие Божие есть вера, одушевляющая человека. Счастливы те, кто имеет духовное зрение видеть в себе Царствие это! Плоть и кровь неспособны к тому: мудрость человека плотского слепа в этом случае; для нее действия Бога в душе человека — мечта и сновидение. Чтобы видеть чудеса внутреннего Царствия, должно умереть внешнему человеку. И это-то кажется міру нелепым!... Но пусть мір презирает, пусть осуждает Божественное учение о необходимости возрождения, — мы, по заповеди Господа, должны верить Ему, дабы быть сынами Божиими и вкушать сладость небесных даров...

Но, Боже милостивый, во что же Ты попускаешь обратиться міру с его беззакониями, с безверием его!...

Не страшно умереть!... Не страшно умереть!... Да, правда: Мы с смертью свыклися в наш век. Но не посмертная награда, Не то, чем высший человек Мечту о смерти услаждает, Нас с душным гробом примиряет, — Нам ничего за гробом нет, Нам просто опротивел свет! Нам надоело жизни бремя, Наскучил жизненный парад. Мы обыграть хотели время, И каждый проиграл заклад... Мы разгадали все загадки, Все тайны сорвали с земли; И стали низки мы и гадки Пред оком собственной души. Ужасный век! Что он посеял! Какую будущность взрастил! Какую силу с сердца свеял, Какую жизнь в нас погубил! Нет больше юности беспечной С ее мечтательной душой, С ее невинностью сердечной, С ее душевной простотой. Нам ныне тесно с колыбели; Мы рвемся к гробу поскорей: Мы, не дозрев, уж перезрели В огне безвременных страстей. Нам уж смешно почти, нам стыдно Невинным быть в пятнадцать лет, Еще хранить свой детский цвет... Как ядовитые ехидны, Впились мы с первых лет в себя: Здоровье, силы, красота - Заране все облито ядом; Заране жизнь облита хладом; Еще пух детства на устах - Уж пресыщение в глазах; Уж опыт выел прелесть жизни, Разбил цветной ее кумир. Как насмоленный факел тризны, Покрыл он чадом целый мір... Уж все отвергнуто. Все цели, Все блага отцвести успели: Зима — средь лучших дней весны! В пятнадцать лет мы — старики! А там — как царь между рабами, В сердцах материя одна Своими грязными цепями Все страсти міра обвила, Размежевала жизнь, как поле, Из нужд слила для нас кумир И погребла в своей неволе: Расчет убил духовный мір! И стало все добычей злата; Рассудок на вес продают; Наука — путь к сетям разврата; Искусство молотом куют. И нет ни чувств высоких, смелых, Ни славных замыслов в груди, В огне терпения созрелых, Взращенных крепостью души. Нет больше места им!... Надменно Пытая счастье и судьбу, Мы дали волю лишь уму; Мы жаждем слышать непременно Его расчетливый ответ. А сердце? Сердцу веры нет! Долой с души все украшенья! Как с лика Божьего сребро, Мы все расхитили с нее И — промотали!... И в забвенье, Скелеты голые душой Бредем по тернию сомненья, Гордяся нашей наготой. Страшимся чувству дать свободу; Как мертвецы в своих гробах, Питаем тлением природу И точим яд земной и прах. Нет больше ближнего! Все пало, Все сочтено, все решено! Самих себя уже нам мало; В других нет больше ничего. В грядущем — голая равнина; В былом — сожженная пустыня Да пепел рушенных надежд: Все отцвело, все изменило - И не страшна теперь могила!... Как насмерть раненный атлет, Наш эгоизм голодный бродит И ничего уж не находит: Что было — в юности пожрал, Что есть — державный опыт взял... Нет, други, нет! Не сын я века! Я с вами в этот век вступил, Но вместе с жизнью человека Я жизнь иную получил. Я также был в его служеньи, Я также нес его ярмо И, полный думы и сомненья, Клонил задумчиво чело... Теперь прочь дума! Чистый, ясный Мне в душу влился новый свет, И ум, товарищ мой опасный, Увидел радостный рассвет. Тоска рассыпалась мечтами, И пала с сердца чешуя, И жизнь волшебными крылами Мне снова душу обвила. Нет, страшно умереть!... Туманен В очах греха загробный путь, Тот странный путь, где каждый равен, Где вечный сон не даст заснуть. Отчет прямой, отчет ужасный Готовит небу сын утрат. И гроб, наш проводник безгласный, Ведет и в рай и... в вечный ад...