К этому же о. Преображенскому о. Феофилакт пришел на престольный праздник. У хозяина были гости, и между ними был и о. благочинный, священник села Люторец. Вскоре пришел и дьячок из села Собакина Рязанской губернии, подошел он к о. благочинному и к хозяину под благословение, а затем и к о. Феофилакту. Этот благословлять его не стал и сказал ему:
— Ты тридцать дымящих духов с собой привел! Дьячок на это ответил грубо:
— Иной учился, учился, да и заучился!
О. Феофилакт схватил его за волосы и потащил вон, приговаривая:
— Не ходи с этим, солдат, в благословенный дом!
И точно: вскоре этот дьячок за порочное поведение был отдан в солдаты.
Поехал раз о. Преображенский в Тулу за св. мipoм. В его отсутствие приехали за священником звать к больному за 7 верст. Матушка о. Преображенского и просит о. Феофилакта съездить причастить больного.
— Они там не помрут, — ответил батюшка, — сам отец Алексей (Преображенский) от Шилова поспешает на своих золотых крылышках. Взял мipo, а храмозданную привезет мастер.
И часу не прошло, приехал о. Преображенский и привез св. мipo. Оказалось, что он ночевал в деревне Шилове, откуда и торопился приехать домой, боясь за требы. Передали ему слова о. Феофилакта; он удивился и сказал:
— Я действительно подал владыке прошение разрешить перекрыть церковь и расписать ее внутри заново.
А за о. Преображенским в тот же день приехал живописец, взял подряд на работы в храме и вызвался сам привезти и указ на ремонт храма.
В приходе о. Преображенского у помещичьего приказчика сын служил чем-то у полкового генерала и нажил деньги. Как-то раз сидит у Преображенского о. Феофилакт и вдруг как засмеется, да и говорит:
— Вот ведь, как распестрились! Все судьбы Божии за один пирожок хотят узнать!
Сказал и лег на полати. Через час приехала женщина в ярко-пестром ситцевом капоте, привезла пирожок от приказчицы и подает его с почтением о. Феофилакту. Он не взял и сказал со вздохом:
— Не такие столбы и те падают: то катаются на тройках, то ползком ползают!
Впоследствии сын приказчика приехал к родным на побывку и отморозил себе ноги; одно время ползал на четвереньках, а потом стал кое-как ходить на костылях и так и остался навек калекой.
Одно время стали вызывать священников ехать по желанию служить на Кавказ. Вот и говорит раз матушка Преображенская своим детям:
— Поговорить надо отцу: требуются священники на Кавказ; там, говорят, очень хорошо, и прогоны дадут казенные.
Приходит отец Феофилакт рассерженный, не в духе; ничего не пропел, как всегда, по своему обычаю, певал при входе; ни многолетия не возгласил, что тоже делывал обыкновенно. На нем ряска в то время была ватная, подрясник овчинный, ситцевая рубашка на подкладке, и к подолу рубашки была еще пришита толстая холстина; сапоги старые. Хозяева не знали, чем ему и угодить, спрашивают:
— Не угодно ли вам, батюшка, покушать?
— Куда тут кушать! — отвечает он с сердцем. — Жара какая! Бежал, бежал: сказали близко, а верст двенадцать будет от Новопанска (село Новопанское Михайловского уезда от Преображенских в 45 верстах).
— Батюшка! Что ж вы так спешили?
— Как же? На Кавказ идут!
Хозяева спрашивают:
— Кто ж это идет, батюшка?
— Да, Аграфена Филипповна (жена о. Преображенского). Вас там наставят, дураков, да в пушки и ударят!
— Кто ж вам, батюшка, сказывал?
— Кто? Петербургский купец приезжал в Михайлов пачпорт брать — он и сказывал!
Конечно, ни с каким Петербургским купцом и речи об этом не было, как не было и самого купца.
— Да мы, батюшка, и не пойдем! Он засмеялся и сказал:
— Пожалуйте, матушка, покушать; ведь вы обещались!
Разулся. Ноги все в кровь стерты, переменил рубашку и отдал хозяйке.
— Вот тебе, родимая сестрица, Феодосья Авдеевна! Он ее так часто называл.
— Береги, чтобы рубашка лежала в покое!
Рубашка эта и до сего дня лежит в сундуке и оставлена в наследство меньшей дочери священника о. Алексея Преображенского.
Так, бывало, поживет о. Феофилакт у этого священника сколько угодно — иногда недели три, а там и уйдет, не сказавшись.
В последний раз он приехал к Преображенским на лошади с Новопанским мужичком. Было это Великим Постом. Ночевал одну ночь; утром, напившись чаю, позавтракал и приказал заложить лошадь. Напомнил про рубашку и опять наказал, чтобы была в покое. Упрашивал его, чтобы он еще остался ночевать, но он не остался. Благословил дом, благословил семейство Преображенских и, прощаясь, сказал: