Понятно, что он не мог родиться после принятия Стефаном монашеской схимы. Если сын Стефана родился в 1341 г., делает предположение В. А. Кучкин, «то прийти вместе с отцом к Сергию он должен был не позднее 1353 г.». Причиной того, что Стефан оставил Москву и вместе с младшим сыном ушел к брату, исследователь называет моровое поветрие 1353 г.[260]
Разумеется, печально знаменитую эпидемию чумы 1353 г. можно было бы счесть вполне веским поводом для того, чтобы Стефан, спасая младшего сына, попытался укрыться от нее в лесной глуши Радонежа. Но остается совершенно непонятно – зачем при этом необходимо было постригать в монахи 12-летнего ребенка. Принять доводы В. А. Кучкина мешает и другое обстоятельство, на которое указал Б. М. Клосс: согласно «Житию», Сергий постриг племянника, будучи уже игуменом.[261] Выше было показано, что настоятелем обители преподобный стал в 1354 г., когда эпидемия уже сошла на нет. Отсюда становится ясно, почему В. А. Кучкин, пытаясь преодолеть это противоречие, так настойчиво стремился отнести поставление Сергия в игумены к лету – осени 1353 г.
Поскольку, по мнению Б. М. Клосса, Феодор родился не позже 1342 г. (именно в этом году, по расчетам историка, Стефан овдовел и постригся в монахи), выходит, что Сергий постриг племянника, которому шел тринадцатый год, в 1354–1355 гг.[262] В этот период Сергий уже стал игуменом. Но, решив эту проблему, Б. М. Клосс столкнулся с другой – по прямому указанию Епифания, между поставлением Сергия в настоятели и приходом к нему Стефана прошло не менее двух-трех лет,[263] а следовательно, предложенную им датировку также следует отвергнуть.
С другой стороны, историк не ответил на вопрос, что толкнуло Стефана постричь своего сына в монахи в столь юном возрасте.
Не случайно поэтому Н. С. Борисов выдвинул другую версию событий, связанных с уходом Стефана из Москвы. Отыскивая более серьезную причину для решительного шага Стефана, нежели предложенное В. А. Кучкиным бегство от морового поветрия, Н. С. Борисов полагает, что «бывший великокняжеский духовник и богоявленский игумен, по-видимому, лишился своих постов в 1347 г., после совершенного втайне от митрополита третьего брака Семена Гордого. Как духовный отец князя, он нес ответственность за его поступок. Возможно, Стефан был виноват и в том, что не сообщил митрополиту о намерении великого князя». Что же касается его сына Феодора, то, по расчету Н. С. Борисова, «сын Стефана родился где-то в середине 30-х годов XIV в.».[264] Таким образом, оказывается, что племянник Сергия принял постриг не в столь юном возрасте, а уже достаточно сформировавшимся человеком.
В подтверждение своих взглядов Н. С. Борисов указывает, что «в биографии Федора Симоновского, как она представлена в Житии Сергия, вообще много неясного». В первую очередь он обратил внимание, что у Епифания о возрасте пострижения Феодора сказано довольно неопределенно: «Не-ции же реша, яко десяти лет постриженъ бысть, и инии же двою на десяте лет».[265] (От себя заметим: это свидетельствует о том, что Епифаний не был очевидцем этого события, а появился в Троицкой обители уже после ухода оттуда Феодора и основания последним Симонова монастыря. Точное же определение возраста Феодора в момент пострижения – 12 лет – впервые появляется у продолжателя Епифания – Пахомия Логофета.[266])
Откуда же тогда Епифаний взял известие, что Феодор был пострижен в 10 лет? По мнению Н. С. Борисова, «первый возраст (10 лет), скорее всего, назван по „теоретическим“ соображениям. Согласно церковным канонам (40-е правило VI Вселенского собора), именно с этого возраста разрешалось давать монашеский постриг. Агиограф, не зная точной даты пострижения Феодора, явно хотел таким образом подчеркнуть благочестие Сергиева племянника, с самых ранних лет обратившегося к иночеству. Однако так ли это было на самом деле? Еще церковные авторы прошлого (XIX. – Авт.) столетия высказывали сомнение в точности этого необычного известия. Очевидно, здесь, как и в ряде других сюжетов, агиограф, подобно иконописцу, соединил в одной композиции два совершенно разных события. Одно событие – появление племянника Сергия на Маковце. Возможно, Стефан привел сына на воспитание в Троицу в возрасте 12 лет, но пострижен он был лишь спустя несколько лет, после необходимого испытательного срока».[267]
Отсюда вырисовывается достаточно стройная схема: после того как Стефан лишился игуменства в Богоявленском монастыре (в 1347 г.), он привел своего сына, которому в этот момент как раз исполнилось 12 лет, на воспитание к Сергию, который спустя несколько лет, уже став игуменом, постриг племянника в монахи. Правда, полностью исследователь в ней не уверен: «Впрочем, и такое решение Стефана выглядит довольно странно. Отцы монашества (как и древнерусские подвижники) не одобряли совместного проживания взрослых монахов с детьми или отроками. Для них предписано было создавать особые приюты вне стен монастыря. (Афанасий Афонский, например, не допускал отроков не только в своем монастыре, но и на всей Святой горе. Для их воспитания и подготовки к монашеству он отвел уединенный остров в море.) Но таких приютов Троицкий монастырь, насколько известно, не имел».[268]