— Что вы делали весь день? С самого утра, когда встали? Позавтракал и примерно в десять часов вышел на улицу.
— А где вы ночевали?
— У своей матери. Взял старый портфель из искусственной кожи, в нем были мои документы и нож.
— Какой нож?
— Автоматически раскладывающийся. Я купил его не так давно. Так вот, я пошел в центр.
— У вас была какая-нибудь цель?
— Кажется, нет. Но мне было не совсем хорошо. С самого утра было какое-то странное чувство. Поэтому я зашел выпить белого вина.
— Хотели набраться смелости?
— Вероятно. Не знаю. У меня с утра было предчувствие, что сегодня что-то случится. Я всегда перед этим чувствовал волнение, возникала дрожь. Ни на чем не мог сосредоточиться. И меня охватывала злость, что я не могу ни на что решиться.
— Вы чувствовали ярость?
— Да.
— На кого?
— На женщин.
— А после того, как вы выпили вино?
— Мне стало лучше. Тогда я уже понял, что кого-нибудь зарежу.
— Как вы вошли в здание театра?
— Через маленькие двери. Как и перед этим. Подождал, пока стало заходить много людей и смешался с ними.
— Что вы делали внутри?
— Ходил.
— В конце концов вы оказались на втором этаже возле балетных залов.
— Да. И все время встречал только женщин.
— Куда они направлялись?
— Большей частью сразу же скрывались за какими-то дверьми или входили в лифт. Я стал спускаться по лестнице вниз. Там мне повстречалась какая-то женщина, и я последовал за ней на третий этаж. Она вошла в какое-то помещение, а я достал нож и добрых десять минут поджидал ее. Она не вышла. Тогда я плюнул на нее и вернулся в коридор, из которого был вход в репетиционные залы. По коридору шла девочка. Я направился за ней. Но затем я услышал шаги и увидел какого-то парня. Он шел по лестнице вверх. Тогда я быстро завернул за угол. И в эту минуту я услышал женские голоса. Наверху шли дети. Я спрятался за стеклянными дверьми. Там было довольно темно. Никто меня не заметил. Затем я увидел ее.
— Дагмар Фурих?
— Я не знал, как ее зовут.
— Что вы сделали?
— Вышел из темноты и спросил, куда она идет?
— Что она сказала?
— Сначала поздоровалась. Сделала небольшой реверанс и сказала, что идет в балетный класс. На репетицию. Я сказал, что это чудесно и что тоже иду туда, но репетиция будет в другом месте. Предложил ей идти со мной, пообещав показать, где будут занятия. И отвел ее к душевой.
— Почему именно к душевой?
— Потому что при первом посещении театра я услышал, что там кто-то принимал душ, и подсмотрел в замочную скважину. Увидел там женщину, и мне подумалось, что не плохо бы ее в душе заколоть.
— И девочка с вами сразу же пошла? Ей не показалось все это подозрительным?
— Нет. Я спросил, отметилась ли она уже? Она ответила, что нет. Тогда я вошел с ней в душевую.
— Ей не показалось странным, что именно в душевую?
— Показалось. Она хотела уйти. Но я сказал, чтобы она раздевалась. Она не захотела. Тогда я ударил ее, она отлетела к стене и упала. Стала звать на помощь.
Сначала я ее душил и, может быть, даже задушил. Я был очень зол. Потом вытащил кинжал и стал наносить ей удары, словно ополоумев. Потом выскочил из душевой, быстро спустился и вышел через боковой вход на Кертнерштрассе.
Никто не заметил преступника, никто не задержал. Он обнаружил, что запачкал в крови пальто, поэтому быстро его снял. Окровавленные перчатки тоже. Вошел в первое попавшееся кафе и украл в гардеробе пальто. Затем убийца побежал во двор Хофбурга и спрятал пальто и перчатки за ящиком с садовыми инструментами. Примечательно, что эти вещи не были никем обнаружены.
Он все рассказал. Ему стало легче, и он заулыбался. Хотел освободиться от всего груза сразу, поэтому даже припомнил, в какой канал выбросил нож; полицейские нашли его в указанном месте. Через некоторое время ему стало жаль ножа, и он отправился к мастеру, который его изготовил, и хотел купить точно такой же. Но таких уже не было.
— Тогда я купил себе другой. Но это уже было не то. При нападении на женщину в парке он сломался, поэтому мне пришло в голову, что можно использовать и вилку. Я пошел в трактир, заказал гуляш и украл вилку. Она была острой, как нож.
— Вы сожалеете, что совершили свои преступления, Йозеф Вайнвурм? — спросил старший инспектор.
— Да. Сожалею. Но я не мог поступить иначе.
— Вы признаете себя виновным?
— Я? Нет! Все преступления на совести тех, кто преждевременно освободил меня из тюрьмы. Вам придется вынести меня из камеры вперед ногами, или же я снова примусь за старое. Помните это, господин комиссар, — вперед ногами!