Что, черт возьми, ему известно? Я не убивал в тени, я сам был тенью. Я мог бы очаровать женщин настолько, что они бы сами бросались на мой нож, принимая это за честь. Я люблю их, но все еще должен уничтожить.
Донаван Блейк был в милях от моего следа, ему не было известно обо мне ни капли правды, но от осознания этого неукротимый гнев все равно не унимался. То, что этот мужчина осмелился рассказать миру обо мне такие вещи, говорило о его превосходстве. И это меня бесило.
Мои кулаки непроизвольно сжимались и разжимались. Горячая волна наваждения захлестнула меня, и я закрыл глаза, представляя, как мой нож погружается в шею Донавана Блэйка, как его кровь брызгает на меня, как высокомерие покидает его взгляд, по мере осознания допущенной им роковой ошибки.
Недооценки меня.
***
Я был неправ, я просчитался, и официантка умерла в какой-то из дней моего отсутствия.
Выругавшись себе под нос, я ударил ее по лицу.
Ответа не последовало.
Она выглядела обезвоженной, и я попытался прикинуть, сколько времени меня здесь не было.
Семь дней назад я похитил ее с улицы. Я думал, что человеческое тело может справиться без еды и воды гораздо дольше, но возможно, она еще чем-то была больна, и это способствовало ее кончине.
Сейчас это уже не имело значения, для меня не вариант вместо убийства производить вскрытие. Я довольно квалифицирован по части убийств, но что касается той части, когда мне нужно удерживать их живыми, эта часть меня иногда утомляла.
К счастью для Зверушки, мне не приходилось ее связывать. Ее комната и так была достаточной клеткой.
Я отстегнул ремни от рук и ног официантки, ее конечности все еще были онемелыми, с явными признаками трупного окоченения, это говорило, что она умерла в течение последних суток или около того.
Если бы я не провел прошлую ночь со Зверушкой, девушка все еще была бы жива. Если бы я не поддался на тоскливое настроение Зверушки, то сегодня у меня был бы хоть какой-то способ утолить свою жажду.
Если бы я не был таким хреновым слабаком. И тогда я почувствовал, как горячая пропасть разрастается у меня в горле, словно голод, готовый проглотить все вокруг.
От чего четкая картина встала у меня перед глазами: мой член в моей руке, дрочащий над ее телом, пока зубы откусывают ее сосок, а вторая рука перерезает горло. Этот образ был словно закуска в Лунапарке, словно неожиданное удовольствие, лишь сильнее разжигающее основной аппетит.
Однако он не удовлетворял меня; моим афродизиаком был именно момент смерти, а не мертвое тело как таковое.
Я развернул брезент на столе и прикинул, каково мое везение. По крайней мере, мне не нужно было убирать ни капли крови. И я мог вернуться раньше, чем предполагал, домой к Зверушке.
Но мне нужно быть осторожным.
Таким блядь осторожным.
Пока я оборачивал брезент вокруг тела, меня посетила мысль. О том, что этот чертов Донаван Блэйк хочет сыграть, и я решил, что присоединюсь к его игре.
Я вытащил небольшой острый нож из ящика для инструментов, находившегося по левую сторону от меня. И осмотрел ее тело; оно было в грязи и покрыто синяками, если честно, я не помнил, как она их получила.
Приподняв синтетическую блузку ее униформы Waffle House, я поднес нож к ее белому, безупречному, плоскому животу.
Я обращался с ножом с хирургической точностью, в конце концов, я ведь был художником, а нож - моей кистью.
Когда я закончил, то сел и улыбнулся своей работе.
Буквы КК красовались, вырезанные на ее плоти. Сообщение было безошибочным, и я надеялся, что те высокомерные, мрачные глаза затопит бессильная тщетная ярость в момент, когда он увидит мою подпись.
Бросив нож в раковину, я закончил упаковку трупа. Загрузил его в багажник Audi и повез в направлении Вашингтонского парка. Я помнил, что несколько лет тому назад пара тел была найдена именно там. Мне не казалось, что следует отвезти ее тело в горы, и у меня не было никакого желания увековечивать ее, я проиграл ее смерти, смерть украла ее у меня.
Так что ее тело было скорее посланием, чем творением.
Когда я въехал на стоянку, та была пуста. Шел дождь, и уже смеркалось, пасмурный день перетек в еще более темную ночь.