Горькие плоды афганской трагедии мы пожинаем и по сию пору.
А что касается меня, то в результате афганской войны я стал убежденным пацифистом (раньше в нашем партийно-правительственном аппарате это слово было вообще ругательным). Я пришел к окончательному выводу, что ни одну национальную проблему в мире нельзя решить путем иностранной военной интервенции. Война допустима лишь в одном случае: когда надо защищать свою родину от напавшего на нее врага. Все остальные конфликты должны решаться без оружия.
♦ ♦♦
Закончил я эту главу 24 сентября 1997 года, а, вернувшись вечером домой, увидел в «Красной Звезде» некролог:
«Военный совет, командование ВДВ, друзья и товарищи с глубоким прискорбием извещают о смерти участника бое-
365
вых действий в Республике Афганистан бывшего командира 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майора запаса Рябченко Ивана Федоровича и выражают соболезнование родным и близким покойного».
И снова вспомнил я бравого генерала небольшого роста, очень живого и решительного. Ему очень шли усы, придававшие его облику еще более решительный вид. Он уверенно отдавал распоряжения командирам подразделений своей дивизии и как полновластный хозяин распоряжался Кабульским аэродромом.
Поработали мы с ним всего часа полтора, а в памяти он остался на всю жизнь.
Станет ли другом вечный враг?
С детства у меня сохранилось впечатление, что о Японии я знал всегда, знал, что она есть, что она необычна, не похожа на все остальные страны и… что это наш враг на вечные времена.
Вспоминается бесконечное разглядывание рисунков и фотографий в самом популярном до Октябрьской революции, имевшемся в нашем доме, журнале «Нива» о баталиях на русско-японском фронте.
Потом, уже подростком, я узнал подробнее про Порт-Артур, Мукден и Цусиму. А из громадных рупоров старинных граммофонов услышал щемящие и бравшие за душу слова вальсов «На сопках Маньчжурии» и «Амурские волны». И из них тоже следовало, что Япония — наш вечный враг.
А дальше к понятиям Порт-Артур, Мукден и Цусима прибавились японская интервенция на Дальнем Востоке, Хасан и Халхин-Гол, а из черных тарелок радиоточек запел популярнейший эстрадный артист Леонид Утесов:
На Дальнем Востоке акула
Охотой была занята,
Злодейка-акула дерзнула
Напасть на соседа-кита…
Постоянным прилагательным к слову «Япония» стало «милитаристская», равно как к Германии — «фашистская».
Первые годы Великой Отечественной войны мы с нетерпением ждали открытия второго фронта союзниками на Западе и очень опасались открытия второго фронта против нас Японией на Востоке. А после войны снова ощутили
367
дыхание «холодной войны», и снова у нас появились враги и на Западе, и на Востоке.
С укоренившимся уже представлением, что Япония — извечный наш враг, я и пришел в 1952 году на работу в разведку, и уже здесь началось узнавание Японии как страны чрезвычайно интересной и во многом необыкновенной, а может быть, и самой необычной и своеобразной на всем земном шаре. Японское «экономическое чудо» произвело впечатление на все человечество. И соседи Японии, и Европа, и Америка долгие годы пытались разгадать, в чем состоит сила Страны восходящего солнца, в рекордные сроки ставшей одной из передовых в экономическом отношении стран. И многие в этом анализе справедливо отдавали должное японскому характеру, таким его качествам, как стойкость, патриотизм, исключительное трудолюбие, уважительное отношение к старшим, самоотверженность в том, что касается интересов своего государства. А послевоенный отказ Японии от имперских амбиций, экспансионизма и курса на всеобщую милитаризацию страны быстро снискал ей международное уважение.
Советскую разведку с момента ее создания — а это без малого 80 лет — интересовало в Японии многое: ее военный потенциал, экономика, политика и научно-технический прогресс, положение в политических партиях и, конечно, союзнические отношения Японии с Германией, а после второй мировой войны — с США.
Рискну даже сделать вывод, что создание в России разведки как самостоятельного института в значительной степени связано с Японией. Именно поражение, которое нанесла Япония России в войне 1904—1905 годов, со всей очевидностью прояснило, что свою восточную соседку мы не знали, не понимали, и вместо трезвой оценки японской действительности в нашем обществе господствующим было уже навязшее в зубах высказывание: «Да мы в случае войны ее шапками закидаем!» В России к тому же было распространено убеждение, что «маленькая азиатская страна» вообще не рискнет начать войну против «мировой державы России».
При неуважительном отношении в России к Японии, к ее военному потенциалу раздавались и трезвые голоса. Военный атташе России в Токио полковник Самойлов регулярно
368
направлял в главный штаб информацию о состоянии японской армии и военно-морского флота. 14 ноября 1903 года Самойлов передал в Санкт-Петербург итоговую информацию о том, что японская армия и флот полностью отмобилизованы и готовы начать военные действия против России. В этом документе указывалось, что японцы предполагают на первом этапе ведения войны уничтожить русский флот.
На основании этого и других донесений Самойлова, а также сообщений военных атташе России в Корее и Китае в декабре 1903 года Николаю II была подготовлена записка о военных приготовлениях как в самой Японии, так и в Китае и Корее. Записка была доложена царю за месяц до начала войны, но никаких конкретных распоряжений от него не поступило.
Что же касается Японии, то она к войне с Россией готовилась основательно, и тому есть много примеров. Но мне хотелось бы сослаться лишь на одно художественное свидетельство серьезности подготовки Токио к войне. Я имею в виду широко известный рассказ классика русской литературы А.И.Куприна «Штабс-капитан Рыбников». В этом рассказе речь идет о японском офицере-разведчике, который под личиной недалекого, не очень грамотного офицера русской армии появлялся в тех местах, где можно было собрать нужную для японского генерального штаба информацию. Играя роль ограниченного, склонного к постоянному употреблению спиртных напитков человека, японский офицер не вызывал никаких подозрений, и в его присутствии собеседники обсуждали все новости русско-японской войны, иногда касаясь действительно важных вопросов.
Выражаясь современным языком, штабс-капитан Рыбников был разведчиком-нелегалом высшей категории.
Поразительно то, что в рассказе, написанном в 1905 году, когда антияпонские настроения в России, казалось бы, достигли своего апогея, А.И.Куприн пишет о японском офицере даже с симпатией, отдавая должное его героизму и самоотверженности. Устами героя рассказа, журналиста, А.И.Куприн говорит:
«…Но если все это правда, и штабс-капитан Рыбников действительно японский шпион, то каким невообразимым присутствием духа должен обладать этот человек, разыг-
369
рывающий с великолепной дерзостью среди бела дня, в столице враждебной нации, такую злую и верную карикатуру на русского забубенного армейца! Какие страшные ощущения должен он испытывать, балансируя весь день, каждую минуту над почти неизбежной смертью».
И далее: «Здесь была совсем уже непонятная для Щавинского очаровательная, безумная и в то же время холодная отвага, был, может быть, высший из всех видов патриотического героизма. И острое любопытство вместе с каким-то почтительным ужасом все сильнее притягивали ум фельетониста к душе этого диковинного штабс-капитана».
Интересен и тот факт, что «штабс-капитан Рыбников» — это, пожалуй, первое в русской литературе художественное произведение, посвященное разведывательной тематике, было связано с Японией.
Сколько-нибудь серьезная структура российской разведки так и не была создана вплоть до первой мировой войны, и лишь после Октябрьской революции, 20 декабря 1920 года, было впервые в России создано отдельное подразделение внешнеполитической разведки под названием «Иностранный отдел Всероссийской Чрезвычайной комиссии». Военная же разведка как управление Генерального штаба Красной Армии оформилась еще в 1918 году.