– Да, мне это в кайф.
Все заржали.
Здена подумала, что еще две недели назад это не было бы ложью.
– Можно попросить вас об одной вещи, ребята? – спросила она.
– Попробуй.
– Оставьте ее мне.
Надзиратели аж взвыли от смеха.
– Ладно, надзиратель Здена, так и быть, – сказал надзиратель Ян, – бери ее себе. Но при одном условии.
– При каком?
– Что будешь нам все рассказывать.
Назавтра во время работ в тоннеле надзиратель Здена приблизилась к СКЗ-114 с кнутом в руке.
Камера жадно нацелилась на эту парочку, которая больше всего занимала зрителей. Панноника стала работать вдвое прилежнее, хотя знала, что усердие тут не поможет.
– Ты у нас доходяга, что ли, СКЗ-114? – рявкнула Здена.
На узницу посыпались удары.
Панноника вдруг осознала, что ничего не чувствует. Кнут оказался поддельным. СКЗ-114 догадалась изобразить сдерживаемую боль.
Потом искоса посмотрела на Здену. И поймала ее напряженный многозначительный взгляд: палачиха посылала знак своей жертве, что кнут подменила она и эта тайна должна остаться между ними.
Через секунду Здена вновь стала прежней надзирательницей, извергающей в площадной брани свою злобу и ненависть.
После недели представлений с бутафорским кнутом надзиратель Здена снова спросила СКЗ-114:
– Как тебя зовут?
Панноника не ответила. Взгляд ее глубоко погрузился в глаза противницы. Потом она подхватила ведро с камнями и понесла на свалку. Затем вернулась и снова принялась наполнять его.
Здена упрямо ждала, всем своим видом давая понять, что мягкое обращение с ее стороны заслуживает награды.
– Как тебя зовут?
Панноника с минуту подумала и сказала:
– Меня зовут СКЗ-114.
Надзирательница впервые услышала ее голос.
Не выдав Здене настоящего имени, она тем не менее сделала ей нежданный подарок – звук своей речи. Сдержанный, суровый и чистый. Голос редкого тембра.
Здена так опешила, что даже не обратила внимания на уклончивость ответа.
Надзирательница оказалась не единственной, для кого это стало событием. На следующий день газеты пестрели заголовками: «ОНА ЗАГОВОРИЛА!»
Случаи, когда заключенные говорили, можно было пересчитать по пальцам. А уж СКЗ-114… Ни один микрофон ни разу еще не поймал ее голоса. Разве что глухие постанывания под ударами кнута. А тут она произнесла нечто членораздельное: «Меня зовут СКЗ-114».
«Самое удивительное в ее высказывании, – написал кто-то из аналитиков, – слова „меня зовут“. Эта девушка, которая, к всеобщему нашему ужасу и негодованию, подвергается чудовищным издевательствам, преступному обесчеловечиванию, невиданному унижению, разнузданному насилию, – девушка, которой предстоит на наших глазах умереть, которая уже, по сути, умерла, – еще в состоянии начать фразу с гордого „меня зовут“, с утверждения собственной личности. Какой урок мужества!»
Заключенные тоже мало что поняли. Все они до единого глубоко восхищались СКЗ-114. Она была для них героиней, чье беспримерное достоинство помогало им не пасть духом.
Молодая женщина, значившаяся под номером МДА-802, сказала Паннонике:
– Здорово ты ее! Молодец.
– Если не возражаете, я предпочла бы обращение на «вы».
– Я думала, мы друзья.
– Именно поэтому. Оставим тыканье нашим врагам.
– Мне будет трудно говорить вам «вы». Мы же ровесницы.
– Надзиратели тоже наши ровесники. Сами видите, когда детство кончается, люди уже не объединяются по возрастному признаку.
– А что дает общение на «вы»?
– Оно отличает нас от надзирателей, нам это жизненно необходимо. Как и все, напоминающее о том, что мы, в противовес им, цивилизованные люди.
Идея была подхвачена. Вскоре уже никто из заключенных не говорил другим «ты».
Массовый переход на «вы» дал свои результаты. Отношения не потеряли теплоты, зато сделались более уважительными. И это не было простой формальностью: люди действительно начали выше ценить друг друга.
Ужин в лагере был крайне скуден: черствый хлеб и пустая похлебка, чудо, если у кого в миске плавали какие-нибудь очистки от овощей. Но все были такие голодные, что и этой убогой кормежки ждали, дрожа от нетерпения.
Получив свою баланду, заключенные безмолвно набрасывались на нее и ели бережно, с отрешенным видом, подсчитывая про себя, сколько еще осталось глотков.
Нередко случалось, что, когда все было съедено, кто-нибудь разражался рыданиями, оттого что до завтрашнего вечера придется ходить с пустым желудком: когда целый день живешь только ради этой жалкой подачки и надеяться больше не на что, немудрено разрыдаться.
Панноника не могла больше этого переносить. Однажды во время еды она заговорила. Словно гостья за роскошным столом, она завела беседу с заключенными из своей бригады. Стала вспоминать фильмы, которые любила, актеров, которые ей нравились. Сосед слева поддержал ее, сосед справа с ней не согласился, стал бурно возражать, высказал свою точку зрения. Страсти накалились. Вокруг спорящих образовались две партии. Все горячились. Панноника засмеялась.
Это заметил только ЭРЖ-327.
– Впервые вижу, как вы смеетесь.
– Я смеюсь от радости. Они говорят, спорят, как будто им действительно важно отстоять свою правоту. Просто чудо!
– Это вы чудо. Благодаря вам они забыли, что едят помои.
– А вы нет?
– А я почувствовал вашу власть не сегодня. Если бы не вы, я бы давно уже умер.
– Умереть не так-то просто.
– Нет ничего проще, когда находишься здесь. Достаточно притвориться непригодным для работы, и назавтра тебя отправят на тот свет.
– Но не может же человек взять и решить умереть!
– Может. Это называется самоубийство.
– Очень мало людей действительно способны себя убить. Я принадлежу к большинству, мной руководит инстинкт выживания. И вами тоже.
– Если уж говорить честно, я не уверен, что он взял бы во мне верх, не будь вас. Даже в прежней жизни я никогда не встречал таких людей, перед которыми мысленно благоговеешь. Стоит мне подумать о вас, и отвращение к жизни проходит.
Отныне бригада Панноники не знала больше мрачных ужинов. Соседи сообразили, в чем фокус, и стали поступать так же. Никто больше не ел в молчании. Столовая стала шумным местом.
Голодали люди по-прежнему, но никто после еды не рыдал.
Это не мешало заключенным худеть. СКЗ-114, которая была изящной и стройной по приезде в лагерь, утратила нежную округлость щек. Красота ее глаз от худобы выиграла, красота тела проиграла.
Здена забеспокоилась. Попыталась подсунуть кое-какую еду. Но СКЗ-114 отказалась, содрогнувшись при мысли, чем рискует, приняв подачку.
Либо жест Здены не ускользнет от камеры, и СКЗ-114 ждет наказание – она предпочитала не думать, какого рода.
Либо жест Здены от камеры ускользнет, и в этом случае СКЗ-114 предпочитала не думать, какого рода благодарности потребует от нее надзирательница.
Между тем она медленно умирала от голода. Ужасно было лишиться, да еще по собственной воле, плитки шоколада, одна мысль о которой сводила ее с ума. Однако она на это пошла, не найдя другого решения.
Случилось так, что МДА-802 заметила маневр Здены. И пришла в негодование.
В перерыве она принялась шепотом бранить Паннонику:
– Как вы смеете отвергать пищу?
– Это касается только меня, МДА-802.
– Нет, не только вас. Этим шоколадом вы могли бы поделиться с нами.
– Что ж, пойдите и возьмите у надзирателя Здены сами.
– Вы же отлично знаете, что ее интересуете только вы.
– Незавидная привилегия, вам не кажется?
– Не кажется. Мы все были бы счастливы получить плитку шоколада от кого угодно.