— Нет! — возразила Ляська, ужасаясь и поражаясь легкомысленной искренности собственной интонации. — Мы же не встречались!
— Встречались, — сказал монстр дружелюбно. — Я чую… Только… не узнаю только. Вернее… Ты ведь живёшь вон в том доме, да? Через двор, за сквером? Где фонарь?
Ляську из жара бросило в холод.
— Ну… — протянула она, чувствуя, что больше не может говорить беспечно и самоуверенно. — В общем… типа… А что?
— Первое парадное от угла? — спросил монстр. — На третьем этаже, квартира напротив лифта?
Холод стал нестерпим. Смертелен.
— Да какое тебе дело! — возмутилась Ляська, заставляя себя думать, что беседует с надоедливым ухажёром, откуда-то раздобывшим её адрес, убрав ногу от растекающейся кровавой лужи. — Какая разница?!
— Я тоже там жил, — тихо сказал серый. — В этой квартире.
Ляська остановилась.
— Сто лет назад? — спросила она, пытаясь пошутить, но вышло неуклюже.
— Четырнадцать, — сказал монстр.
— Что — «четырнадцать»?
— Лет. Четырнадцать лет назад я… Ты — Ляська, — вдруг выдал серый утвердительно, взглянув ей в глаза своими голубыми фарами.
— Я-то — Ляська, — пробормотала Ляська, снизив тон. — Олеся Яровая, вообще-то. А какое тебе…
— А я — Стасик, — сказал монстр. — Пойдём отсюда, а то увидит кто-нибудь.
Ляська пошла. Она машинально переставляла ноги, думая о фотографии удивлённого малыша в комнате матери, в «горке» за стеклом. Стасик. Стасик. А у монстра был такой… детский тон…
— Детки попадают в рай, — само соскочило с языка. — А не туда, откуда ты.
Ляська тут же ужаснулась, так что жаркая волна прошла от макушки до пят — но серый монстр вдруг рассмеялся живым человеческим смехом. Белые клыки блеснули в тусклом жёлтом свете далёкого фонаря.
— Это мёртвые дети попадают в рай, наверное, — сказал он. — А я тут при чём? Я же не умирал.
Серое каменное лицо выражало непринуждённую весёлость, граничащую с разгильдяйством. Ляська остановилась. Серый присел на корточки, заглянул ей в лицо снизу вверх:
— Сестрёнка, ты что, боишься меня?
Ляська смотрела в его голубые огни — и потихоньку понимала чудовищные вещи. Во-первых, она поверила.
«Во-вторых» в этом раскладе было уже неважно.
Серый был — её давным-давно украденный, убитый и где-то там закопанный маленький братик. И он как-то там вырос. Растут ли убитые дети? Но он искренне не понимал, как всё это ужасно. Тот демон, в которого превратился Стасик, не понимал, какой он безумный кошмар. Зато он понимал, что она, Ляська — его сестра.
И он её спас.
— Ты что, — прошептала Ляська, — до дома меня провожать собрался?
Стасик-демон кивнул. Широко улыбаясь, лихо, наотмашь — взлетела длинная седая чёлка.
— Сейчас сюда милиция приедет, — сказала Ляська. — А ты соображаешь, как выглядишь, вообще-то?
Он смутился! Ляська не сомневалась! Она видела достаточно смущённых парней, чтобы опознать это выражение даже на каменном демонском лике.
— Прости, — сказал он. — Я щас.
И растворился в сумраке в несколько шагов.
— Тьфу на тебя! — выдохнула Ляська, чуть не плача, и побежала.
Ноги слушались плохо, но она бежала очень быстро, каждый миг боясь, что запнётся о какую-нибудь колдобину в асфальте и растянется, обдирая колени. Но надо было как можно быстрее удрать от той подворотни, где асфальт залит кровью, а в крови валяются растерзанные тела.
Меня там не было! Меня там не было! Меня там не было!
— Ляська, — весело сказали откуда-то сбоку незнакомым голосом, — смотри, так — лучше?
Ляська задохнулась. Остановилась.
Рядом стоял плотный щекастый парень, упругий, как мяч. В тренировочном костюме с лампасами, в белых кроссовках. Грубая и красная его физиономия сияла такой светлой, умной, открытой улыбкой, что в Ляськиной голове мелькнула мысль о принципиальной ненужности красоты для мужика.
Не в красоте дело. Душа.
— Я чего, знаю тебя? — спросила Ляська, и в тот же миг до неё дошло. — Стасик?! Ты?!
— Ага, — сказал бывший монстр. Никакой не монстр.
Ляська улыбнулась ему в ответ. Он был настоящий. Он был страшно мил.
— Ты бы всегда так, — сказала Ляська. — А то… то ли баран, то ли чёрт с рогами…
— Нет, — Стасик мотнул головой, как мотают, когда хотят сбросить волосы с лица. А волос не было, вернее, они были подстрижены мелким ёжиком. — Всегда я так не могу. Ему тоже жить надо.
— Кому? — удивилась Ляська. Они вдвоём пошли через тёмный двор, мимо тёмного здания школы, освещённого единственной мертвенной лампой, к её дому. Подворотня осталась далеко. Совсем далеко. Во сне. В другой жизни. Её вообще не было.