– Мама, – ответил я с тщательно выверенным мягким упреком, – я уже большой. Что со мной сделается?
И тут мама меня отчитала, как маленького. Оказывается, по городу уже поползли слухи. То ли какая-то банда орудует, то ли исламисты психотропное оружие применили – а только по улицам стало ходить небезопасно. Машины взрывают, людей избивают, а один маньяк из ФСБ с пулеметом ворвался в зоопарк и уничтожил там всех животных, а также часть сторожей.
Полчаса, не меньше, я объяснял маме, что оснований для тревоги никаких, не поленился даже найти оригиналы новостей, из которых городские сплетницы раздули такой психоз. Новости маму только убедили в ее правоте, и она ударилась в плач. Я напоил ее валерьянкой по брови, уложил, тяпнул из пузырька сам и свалился спать.
Просыпаться я начал только в кабинете у шефа. Как встал, как оделся, как оказался на работе – о том мог поведать только мой автопилот.
Просыпаться начал зря – шеф гундел что-то бесконечное о повышении производительности при улучшении качества на фоне сокращения себестоимости.
Чтобы не скучать, во время монолога начальства я пристально рассматривал иконки на рабочем столе его ноутбука. Иконки были все знакомые, сто раз пересчитанные во время бесконечных «пятиминутных» совещаний. Все, кроме одной. Новой. Но с известной мне картинкой. И названием.
Я, наверное, очень сильно отреагировал на иконку, потому что директор вдруг напрягся и спросил:
– Ты чего?
Я только помотал головой. Сказать ничего не мог.
– Белый весь… Плохо, что ли?
– Ага…
– А чего на работу приперся, если больной? Ты мне этот трудоголизм брось!
Еще пять минут назад я бы ухватился за эту идею, но сейчас ситуация изменилась.
– Ничего… С животом что-то… Извините…
И я очень натурально рванул из кабинета. Немного посидел в сортире, умылся и составил план действий.
Перво-наперво я устроил тотальную инспекцию компов. «Рефлекс» обнаружился на трех. Я тщательно удалил его, после чего построил группу (то есть крикнул: «Братья-программеры! Дело есть!») и провел небольшой инструктаж.
– Орлы! – сказал я. – У меня к вам огромная просьба. Не гамайте, пожалуйста, «Рефлекс». Вообще. Никогда.
У орлов немедленно разгорелись глаза, как при виде Прометеевой печени.
– А если замечу… – я выдержал паузу, обвел группу фирменным взглядом.
Есть у меня такой специальный взгляд, от которого стынет кровь в венах. И артериях. У некоторых даже в жилах, хотя там никакой крови никогда не бывало.
Испугалась только молодежь из числа студентов-тестировщиков. В глазах бывалых программеров читалось: «И че ты мне сделаешь? Выгонишь?»
– …не обижайтесь, – закончил я. – Тут же уволюсь к едрене фене.
Этого братья-программеры явно не ожидали. Получился удар под дых. Даже немного ниже.
– Юрец! – возмутилась одна из моих наиболее правых рук. – Что за наезды!
– Это не наезды. Это… просто просьба. Человеческая. Но если вы ее не выполните, то конкретно меня подставите.
Теперь орлы выглядели озадаченными. У Прометея обнаружился цирроз. Но поклевать-то хочется.
– Поэтому, будьте человеками, не гамайте, а? Даже дома! Спасибо за внимание, я вас очень люблю.
Программеры развернулись к компам в состоянии ошалелости. Я отчаянно надеялся, что моя проникновенная речь отсрочит неизбежное хотя бы на пару дней. А там… а там мы с Ванечкой что-нибудь придумаем.
Далее предстояла вторая часть Марлезонского балета. Я повторно – и по своей воле! – отправился в кабинет шефа. Судя по всему, мой стук оторвал его от важного занятия. Я скосил глаза на монитор… и немного расслабился: в панели задач ютилась милая безобидная косынка.
– У меня плохие новости, – сообщил я максимально замогильным голосом.
И понес пургу, которая сделала бы честь любой тундре: якобы появился новый вирус, который внедряется в некоторые компьютерные игрушки («В частности, в эту… как ее… “Рефлекс”, кажется»), и лечить его невозможно, и все подобные файлы надо немедленно удалить, и даже инсталляшки следует выбросить, и если вирус активизируется, то всем смерть, и бла-бла-бла, и ой-ой-ой.
Директор мой тундрой не был. Он сочувственно покивал и поклялся на коробке с Нодом, что немедленно своими руками удалит со своего компьютера все подозрительное. А потом добавил с проникновенностью исповедника:
– Юра! Ты очень плохо сегодня выглядишь. Шел бы ты домой, а?
– Хорошо, – сказал я, – я пойду. Дома поработаю.
– Дома, – возразил шеф, – надо отдыхать!
Из директорского кабинета я отправился на кухню. Не то чтобы очень хотелось есть, но на кухне стоял телефонный аппарат и не было посторонних ушей. Я постоял немного перед телефоном, собираясь с духом. Все-таки не каждый день подкладываешь свинью родному директору. Но он сам виноват! Надо прислушиваться к предупреждениям о вирусных угрозах, а не улыбаться понимающе! И вообще, у него сыну четыре года, а дочке – вообще полтора. И если директор попадет в зеркальную комнату…