Разумеется, посторонние посчитали бы наш обряд посвящения чересчур жестоким. Вот почему он должен вовеки пребыть священной тайной.
— Из дневника почтенного серпа Прометея, первого Верховного Клинка Мира
38
Последняя проверка
Второго января Года Капибары, за день до зимнего конклава, серп Кюри и Цитра сели в машину и отправились в долгий путь к Капитолию Средмерики.
— Твой финальный экзамен состоится сегодня вечером, но результат объявят только завтра, на конклаве, — объясняла Кюри. Впрочем, Цитра и так это знала. — Это один и тот же тест из года в год, одинаковый для всех учеников. И каждый ученик проходит его в одиночестве.
А вот это была новость. То, что последнее испытание стандартно для всех — это, пожалуй, правильно, но почему-то мысль о том, что его придется пройти в одиночку, а не в компании с остальными, вселяла тревогу. Наверно, потому, что теперь это не будет соревнование с Роуэном и прочими. Цитре придется соперничать с самой собой.
— Может, расскажете, в чем состоит испытание?
— Не могу, — ответила серп Кюри.
— Скорее не хотите.
Кюри немного подумала.
— Ты права. Не хочу.
— Могу я говорить откровенно, Ваша честь?
— А ты когда-нибудь была со мной неоткровенна, Цитра?
Девушка прочистила горло и попыталась придать своему тону всю убедительность, на которую только была способна.
— Вы всегда играете по правилам, и это ставит меня в невыгодное положение. Скажите — неужели вы предпочитаете, чтобы я страдала только потому, что вы слишком честны?
— При нашем роде занятий мы должны хранить честь незапятнанной.
— Я уверена, что другие серпы рассказывают своим ученикам, что их ждет на последнем испытании.
— Может быть, — отозвалась Кюри, — а может быть, и нет. Есть обычаи, которые даже самые бессовестные из нас не решаются нарушить.
Цитра скрестила руки на груди и замолчала. Она понимала, что дуется, как ребенок, но все равно дулась.
— Ты доверяешь серпу Фарадею? — спросила Кюри.
— Доверяю.
— А мне ты когда-нибудь доверяла — по крайней мере столько же, сколько ему?
— Конечно.
— Тогда доверься мне сейчас и больше не спрашивай. Я верю, что ты блестяще сдашь свой последний экзамен, даже не зная наперед, в чем он состоит.
— Да, Ваша честь.
Они прибыли на место в восемь вечера и узнали, что жеребьевка поставила Цитру последней. Роуэн и два других кандидата пройдут тест до нее. Их с серпом Кюри отвели в какую-то комнату, и там они сидели и ждали, ждали, ждали…
— Что это — выстрел? — всполошилась Цитра примерно через час. Она не знала — может, ей почудилось.
— Ш-ш-ш, — шикнула серп Кюри.
Наконец пришел охранник, чтобы забрать Цитру. Серп Кюри не стала желать ей удачи, только сдержанно кивнула.
— Я буду ждать, пока ты не закончишь, — сказала она.
Цитру привели в длинное, неприятно холодное помещение. В одном конце в удобных креслах расположились пятеро серпов. Она узнала двоих — серпа Манделу и серпа Меир. Остальные трое были ей незнакомы. «Аттестационная комиссия!» — сообразила она.
Перед ней стоял стол, покрытый чистой белой скатертью. А на скатерти было аккуратно разложено оружие: пистолет, полуавтоматическая винтовка, турецкая сабля, нож Боуи и пузырек с ядовитой таблеткой.
— Это для чего? — спросила Цитра.
И лишь через миг сообразила, что это глупый вопрос. Ей ли не знать, для чего нужно оружие. Поэтому она сформулировала вопрос иначе:
— Точнее, что я должна с этим делать?
— Взгляни-ка туда, — сказал серп Мандела и указал в другой конец помещения. Луч прожектора упал на кресло, до этого таившееся в темноте, — далеко не такое удобное, как у экзаменаторов. И в этом кресле кто-то сидел: руки-ноги связаны, грубый холщовый капюшон надвинут на голову.
— Мы хотим посмотреть, как бы ты могла провести прополку, — пояснила серп Меир. — С этой целью мы выбрали для тебя уникальный объект.
— Что вы имеете в виду под «уникальный»?
— Пойди взгляни сама, — сказал серп Мандела.
Цитра приблизилась к фигуре. Из-под капюшона до ее ушей донеслись тихие всхлипы. Она стянула капюшон.
Девушка не была готова к тому, что увидела. Только теперь Цитра поняла, почему серп Кюри ничего ей не открыла.
Потому что там, на стуле, связанный и с кляпом во рту, трясущийся от страха и обливающийся слезами, сидел ее братишка Бен.
Он попытался что-то сказать, но сквозь кляп пробивалось лишь придушенное мычание.