Выбрать главу

В то утро в Фулькруме царил лютый холод. Мраморные ступени, ведущие ко входу в Капитолий, обледенели, что делало подъем довольно рискованным предприятием. Уже не один серп поскользнулся и растянул лодыжку или сломал руку. Болеутоляющие наниты сегодня работали с полной нагрузкой, — к вящему удовольствию зрителей, радующихся всему, что замедляло шествие серпов. Еще бы — какие фотки тогда можно сделать!

• • •

Роуэн приехал на публикаре один — ни спонсора, ни какого-либо другого сопровождающего. Одет он был в тот самый цвет, которого так чураются серпы — черный. Его зеленый браслет ученика ярко выделялся на этом фоне и придавал его облику ауру молчаливой дерзости. На осеннем конклаве он был всего лишь пометкой на полях, и это в лучшем случае. Зато сегодня зрители лезли друг другу на головы, чтобы сфотографировать его. Он не обращал на них внимания и, взбираясь по лестнице, не смотрел ни на кого, заботясь лишь о том, чтобы твердо ставить ноги на обледенелые ступеньки.

Серп, идущий рядом с ним, поскользнулся и упал. Серп Эмерсон, решил Роуэн, хотя официально они знакомы не были. Юноша протянул ему руку, но Эмерсон обжег его свирепым взглядом и отказался принять помощь.

— От тебя мне ничего не надо! — сказал он, вложив в слово «тебя» больше яда, чем Роуэн слышал за все семнадцать лет жизни.

Зато когда он добрался до верха лестницы, его поприветствовал совсем незнакомый серп:

— Вы вынесли гораздо больше, чем положено рядовому подмастерью, мистер Дамиш. Я очень надеюсь, что вы станете серпом. И как только это случится, не откажите — выпейте со мной чайничек хорошего чаю!

Предложение звучало искренне, оно явно не было продиктовано карьерными соображениями.

То же самое происходило и в ротонде: тяжелые взгляды одних перемежались с ободряющими улыбками других. Часть серпов, по-видимому, не определила своего отношения к нему. Роуэн был либо жертвой обстоятельств, либо преступником, подобного которому мир не видел со смертных времен. Он и сам желал бы знать, к какой из двух альтернатив принадлежит.

• • •

Цитра прибыла раньше Роуэна и стояла в ротонде с серпом Кюри, не подходя к буфету с роскошным завтраком, — не было аппетита. Все разговоры в ротонде шли, конечно же, о трагедии в монастыре тонистов. До ушей Цитры долетали обрывки бесед, и чем дольше она слушала, тем больше негодовала: все говорили только о четверых погибших серпах. Никого не печалило огромное количество выполотых тонистов. Находились даже такие, кто отпускал циничные шуточки на сей счет.

— В свете трагедии, разыгравшейся в монастыре тонистов, наш конклав приобретает определенный… резонанс, вы не находите? — сказал кто-то и добавил: — Каламбур ненамеренный.

Но, конечно, каламбур был очень даже намеренным.

Серп Кюри нервничала еще больше, чем на осеннем конклаве.

— Серп Мандела сказал мне, что ты неплохо справилась вчера, — сказала она Цитре. — Но даже по тому, как он это говорил, было видно, насколько он сдержан в оценках.

— И что это значит, как вы думаете?

— Не знаю. Знаю только, что если ты сегодня проиграешь, я никогда себя не прощу.

Невероятно! Серп Мари Кюри, великая Гранд-дама Смерти, — и так беспокоится о Цитре! Да еще усматривает собственную вину в ее возможном провале!

— Мне повезло, меня обучали два величайших серпа, когда-либо живших на свете — вы и серп Фарадей. Если уж это не подготовило меня к сегодняшнему испытанию, значит, ничто не могло подготовить.

Серп Кюри просияла. В ее глазах светилась гордость с налетом горечи.

— Когда все кончится, и ты получишь кольцо, надеюсь, ты окажешь мне честь и останешься при мне в качестве серпа-юниора. К тебе будут подступаться и другие, причем, возможно, даже из отдаленных регионов. Станут завлекать тебя тем, что у них ты, дескать, научишься тому, чему не могла обучиться у меня. Возможно, это правда, но я всерьез надеюсь, что ты все равно останешься со мной. — Ее глаза повлажнели — если она моргнет, то польются слезы. Но серп Кюри сумела удержать их на нижних веках, слишком гордая, чтобы плакать на виду у всего конклава.