Сегодняшний завтрак отличался необыкновенной изысканностью. Ломтики настоящей копченой семги, деревенский хлеб с хрустящей корочкой, вафли со всеми мыслимыми начинками… Для средмериканских серпов все только самое лучшее!
В то утро Роуэн заглатывал пищу, словно голодал лет сто, в кои-то веки позволяя себе наесться до отвала. Завтракая, он сумел тайком бросить взгляд-другой на Цитру. Даже сейчас она казалась ему лучезарной, будто звезда. Как глупо — в эти последние часы он по-прежнему идеализирует ее! То, что когда-то было любовью, превратилось в смирение в его давно разбитом сердце. К счастью для Роуэна, его сердце заледенело настолько, что трещина в нем больше не причиняла боли.
Заседание открылось. Цитра обнаружила, что в состоянии отстраниться от утреннего ритуала, наполнив свой ум воспоминаниями о жизни, с которой скоро должна будет расстаться, — потому что она расстанется с ней, если не так, то иначе. Она сосредоточилась на мыслях о родителях и братике, который все еще находился в центре оживления.
Если ее сегодня сделают серпом, дом, в котором она выросла, больше не будет ее домом. Самым большим утешением ей служила мысль, что Бен и родители получат иммунитет на все то время, пока она жива.
После провозглашения имен и ритуального омовения остаток утра был посвящен жарким дебатам о запрете на огонь как способ прополки.
Обычно Верховный Клинок Ксенократ лишь брал на себя скромную роль посредника между спорящими да вечно откладывал дискуссии на более поздний срок. Тот факт, что на этот раз он выступил в поддержку запрета, заставил присутствующих серьезно прислушаться к нему. Но все равно, звучало много сильных голосов против.
— Я не позволю растоптать мои права на выбор оружия! — выкрикнул один рассерженный серп. — Каждый из нас вправе использовать огнеметы, взрывчатые вещества и любые другие приспособления для разжигания огня!
Его реплику встретили как улюлюканьем, так и аплодисментами.
— Необходимо ввести этот запрет, чтобы избежать трагических происшествий в будущем! — настаивал Ксенократ.
— Это вовсе не было несчастным случаем! — крикнул кто-то, и половина зала высказала свое горькое согласие. Цитра взглянула на Роуэна. По два сиденья с обеих сторон его кресла были пусты, потому что по-прежнему предназначались для ныне покойных Годдарда и его присных. Юноша и пальцем не пошевелил, чтобы защитить себя или отмести обвинения.
Серп Кюри наклонилась к Цитре.
— Да, пожар ужасная штука, и все же очень многие ликуют при мысли о том, что Годдард и его прихвостни исчезли навсегда. Хоть они никогда этого не признают, они рады этому пожару, случайный он или нет.
— Тех, кто восхищался Годдардом, тоже много, — возразила Цитра.
— Это правда. Орден, похоже, в этом вопросе раскололся надвое.
Как бы там ни было, здравый смысл, наконец, возобладал, и огонь как метод прополки был в Средмерике запрещен.
В обеденный перерыв Цитра, которой по-прежнему совсем не хотелось есть, издалека наблюдала, как Роуэн запихивается точно так же, как он делал это за завтраком, — словно ему все на свете было трын-трава.
— Знает, что это его последняя трапеза, — заметила какая-то незнакомая женщина. Хотя она явно старалась поддержать Цитру, девушка внезапно для себя самой разозлилась:
— А вам какое дело?
Не ожидавшая такой враждебности, серп в замешательстве удалилась.
В шесть вечера вся прочая повестка была исчерпана и конклав подошел к финальной стадии.
— Кандидаты в серпы, пожалуйста, встаньте! — скомандовал секретарь.
Цитра и Роуэн встали под гул всей аудитории.
— Я думал, их четверо, — сказал Верховный Клинок.
— Было четверо, Ваше превосходительство, — ответил секретарь. — Но остальные провалили финальный тест и были отпущены.
— Ну хорошо, — проговорил Ксенократ, — приступим.
Секретарь поднялся на ноги и сделал формальное объявление:
— Средмериканская коллегия серпов вызывает Роуэна Дамиша и Цитру Терранову. Пожалуйста, выйдите вперед.
И тогда, не отрывая глаз от серпа Манделы, который стоял перед трибуной, держа в руке одно-единственное кольцо, Цитра и Роуэн двинулись навстречу своей судьбе.
• • • • • • • • • • • • • • •
Радость со слезами на глазах — вот что я ощущаю, когда смотрю церемонию рукоположения новых серпов в конце каждого конклава. Радость, потому что они — наша надежда, и в их сердцах еще горит идеализм первых серпов. А слезы — потому что я знаю: придет день, и они так устанут и измучаются, что заберут собственную жизнь, — как это в конце концов случилось со всеми первыми серпами.