— Ну и обрядик… — проворчала она, когда Фарадей вернулся на свое место. — Прямо как у тонистов.
Учитель наклонился к ней и прошептал:
— Осторожно. Нельзя, чтобы кто-то из серпов услышал эти твои слова.
— Вы сунули руки в воду, где до этого побывали сотни других рук! Вы в самом деле чувствуете себя очищенным?
Серп Фарадей вздохнул.
— Эта церемония вселяет в душу покой. Она связывает нас в единое целое. Не умаляй наши традиции, потому что в один прекрасный день они, возможно, станут твоими.
— Или не станут, — ухмыльнулся Роуэн.
Цитра поерзала на стуле и проворчала:
— По-моему, все это пустая трата времени.
Фарадей, безусловно, понимал: на самом деле девушку угнетало то, что она не знала, когда их представят конклаву и подвергнут испытанию. Цитра была не из тех, кто может изнывать в неведении слишком долго. Возможно, именно поэтому Фарадей и заставлял ее мучиться. Он постоянно тыкал пальцем в слабости своих учеников.
Затем несколько серпов были подвергнуты критике за предвзятость в прополке. Вот это вызвало у Цитры интерес. Процедура давала возможность заглянуть за кулисы и увидеть, как все устроено.
Одна женщина-серп выпалывала слишком мало состоятельных людей. Ей сделали выговор и предписали до следующего конклава выпалывать только богатеньких.
У другого серпа были проблемы с расовым индексом — слишком высок показатель мезолатинов, слишком низок африканцев.
— Но такова демография там, где я живу! — взмолился серп. — У людей в тех краях больше мезолатинского компонента!
Но Верховный Клинок Ксенократ был непоколебим:
— Тогда раскидывайте сеть шире! Проводите выпалывания в других местах.
Серпу предписали привести свои показатели в порядок, иначе он подвергнется дисциплинарному взысканию: распорядительная комиссия будет указывать ему, кого полоть. Такое унижение — лишение свободы выбора — для любого серпа непереносимо.
Всего нарушителей оказалось шестнадцать. Десяти из них вынесли предупреждение, шестерых подвергли взысканию. Самым странным оказался случай с одним серпом. Парень, на свою беду, был чрезвычайно хорош собой. Ему поставили на вид, что он выпалывает слишком много некрасивых людей.
— Отличная идея! — выкрикнул кто-то в зале. — Только представьте себе, что это будет за мир, если мы станем выпалывать только уродов!
По залу прокатился смех.
Серп пытался защититься, призвав на помощь старинное изречение «Красота — в глазах смотрящего», но Верховный Клинок не купился. По-видимому, серп проштрафился уже в третий раз, поэтому ему дали долговременный испытательный срок: он мог вести жизнь серпа, но не имел права полоть. «До наступления следующего года рептилии!» — возгласил Верховный Клинок.
— Ну и ну! — прокомментировала Цитра негромко, чтобы ее услышали только Роуэн и Фарадей. — Никто ведь не знает, какими животными назовут следующие годы! Последний год рептилии был Год Геккона, и он случился еще до моего рождения.
— Вот именно! — подтвердил Фарадей с несколько виноватым удовлетворением. — Это означает, что его наказание может кончиться в следующем году, а может и никогда не кончиться. Теперь парню придется обивать пороги календарной службы, упрашивая их назвать год в честь сцинка, или ядозуба, или еще какого-либо пока еще не использованного гада.
Прежде чем собрание покончило с дисциплинарными делами и двинулось дальше, к трибуне вызвали еще одного серпа. Правда, речь тут шла не о предвзятости.
— Передо мной лежит анонимная записка, — сказал Верховный Клинок, — в которой почтенный серп Годдард обвиняется в злоупотреблении служебным положением.
В зале зашумели. Цитра заметила, как серп Годдард, прежде чем встать, что-то прошептал своим приспешникам.
— В какого рода злоупотреблениях меня обвиняют? — осведомился он.
— В чрезмерной жестокости ваших методов.
— И при этом обвинение анонимное! — сказал Годдард. — Не могу поверить, чтобы коллега-серп оказался таким трусом! Требую, чтобы обвинитель встал и показал себя!
Зал опять загудел. Никто не встал, никто не взял на себя ответственность.
— Раз так, — заявил Годдард, — то я отказываюсь отвечать на обвинения, исходящие неизвестно от кого!
Цитра ожидала, что Верховный Клинок Ксенократ так просто не отступится. Как-никак обвинение от коллеги-серпа — дело серьезное. Но Верховный Клинок убрал бумажку и произнес:
— Ну что ж, если больше ничего нет, то объявляется перерыв.
И серпы, эти грозные посредники смерти, потянулись на выход — в ротонде их ожидали кофе и пончики.
Как только они оказались в ротонде, Фарадей близко наклонился к своим ученикам и проговорил:
— Не было никакого анонимного обвинителя. Уверен, серп Годдард обвинил себя сам.
— С чего ему это делать? — удивилась Цитра.
— Чтобы выбить почву из-под ног у своих недоброжелателей. Это старый и хорошо известный трюк. Теперь любого, кто обвинит его в чем-либо, посчитают тем самым трусливым анонимщиком, и ни один серп его не поддержит.
Роуэн обнаружил, что его больше занимает происходящее за стенами зала заседаний, чем театральные страсти и поединки внутри. Он уже начал интуитивно понимать, что и как работает в Ордене серпов. Самые важные дела обделываются не за бронзовыми дверьми, а в ротонде и полутемных закоулках, которых в мраморном здании насчитывалось великое множество — может быть, как раз для такой цели.
Разговоры до открытия дверей были всего лишь светской болтовней. Сейчас, в разгаре утра, Роуэн наблюдал, как серпы собираются небольшими группами, совершают закулисные сделки, выстраивают альянсы, обсуждают тайные планы…
Он подслушал одну из таких групп. Ее члены собирались предложить запрет на удаленные детонаторы как метод прополки — не по этическим соображениям, а потому, что оружейное лобби сделало значительное подношение некоему серпу. Другая группа собиралась выдвинуть одного молодого серпа на место в распорядительной комиссии, чтобы он мог влиять на ее решения в интересах этой группы.
Борьба за власть, возможно, где-то в других местах ушла в прошлое, но здесь, в Ордене серпов, она жила и кипела.
Наставник Цитры и Роуэна не присоединялся ни к каким кликам. Фарадей хранил гордое одиночество, стоя над мелочными заговорами, как утес. И так вела себя добрая половина собравшихся.
— Знаем мы всех этих интриганов с их жалкими кознями, — сказал он своим ученикам, примериваясь к пончику с джемом. — У них что-то получается только тогда, когда мы им это позволяем.
Особенно внимательно Роуэн следил за серпом Годдардом. Многие подходили к нему и завязывали беседу, другие лишь бросали на него взгляды искоса и что-то бормотали себе под нос. Его свита, состоящая из серпов-юниоров, представляла собой мультикультурную группу, как это назвали в старые времена. В эти дни, когда этно-генетические признаки в людях не проявлялись так явственно, как раньше, в приближенных Годдарда четко прочитывалась принадлежность к тому или иному этнотипу: девушка в зеленом имела смягченные паназиатские черты; у парня в желтом прослеживались африканские корни; тот, что в оранжевом, был чистым европейцем, а сам Годдард склонялся к латинскому типу. Несомненно, этот человек любил выставлять себя напоказ; даже его стремление сохранять этнический баланс было продиктовано той же жаждой всеобщего внимания.
Хотя Годдард ни разу не взглянул на Роуэна, юноша был уверен — тот заметил, что он наблюдает за ним.
Остаток утра был посвящен различным предложениям и жарким дебатам в зале заседаний. Как и говорил серп Фарадей, интриганам сопутствовал успех только тогда, когда это позволяли более высокоморальные члены коллегии. Запрет на удаленные детонаторы был одобрен, но не потому, что так сыграло оружейное лобби, а потому, что взрывать людей посчитали слишком жестоким способом прополки — жестоким и недостойным звания серпа. Молодого серпа, которого выдвигали на место в распорядительной комиссии, забаллотировали, потому что никто в названной комиссии не должен сидеть ни в чьем кармане.