– Живая? – безо всякого интереса спросил Родион. – В туалет хочешь?
Еще как.
Но из багажника ее вытаскивали. Затекшие ноги, безжизненные руки больше не слушались Саломею. И несколько минут она просто стояла, прислонившись к чужому джипу, вглядываясь в темноту леса. А Родион содрал ленту и любезно предложил:
– Если хочешь поорать – ори.
– Обойдешься! – Собственный голос был сиплым, предпростудным.
– И то верно. Людей здесь нет. А ты крепкая. Повезло.
– Кому?
Он вытащил из кармана ключи и велел:
– Повернись.
Наручники сунул в карман. Не боится, значит, побега. А куда бежать? Черная лента трассы – разделительная полоса. По ту ее сторону – старые березы в серебряных шубах. Луна наполняет лес таинственным светом, и лиловые тени на снегу заставляют сердце стучать быстро-быстро. По эту сторону к самой дороге подбираются ели с острыми вершинами и массивными лапами. Пахнет хвоей. Ухает сова.
И разогнавшееся сердце замирает в ожидании удара.
– На, – Родион сунул фонарик. – Далеко не уходи. Решишь бежать – дело твое. До деревни – полсотни километров. Дойдешь, не дойдешь… мне, честно говоря, плевать.
Саломея как-то сразу ему поверила.
Сходить с трассы было жутковато. Хрустел наст. Ноги проваливались в сугробы. Снег забивался под джинсы и попадал в ботинки. Желтое пятно фонаря прыгало, выхватывая то крохотное деревце, заметенное по самую макушку, то острые пики кустарника, то тяжелый кольчужный ствол сосны.
Нет смысла уходить далеко.
Или все-таки попробовать? С Родиона и солгать станется. А вдруг люди близко? Километр-два. Столько Саломея пройдет. Но куда идти? В какую сторону? И что с ней будет, если Родион говорит правду?
Да понятно, что будет. Подснежник, тот самый, который найдут по весне.
Мерзко-то как.
К машине она все-таки вернулась. Родион стоял, опершись на капот, и курил.
– Я ведь могу на вас напасть, – сказала Саломея, сбивая с ботинок снег.
– И что?
Сизый дым растворялся, но запах табака пропитывал морозный воздух.
– Оружия при тебе нету, – пояснил Родион, роняя окурок. Он обошел Саломею и открыл заднюю дверь машины, вытащил пакет и термос. – А без оружия – справлюсь. И с оружием бы справился. Так что нападай, если хочешь. Но если чего сломаю – сама виновата будешь.
– А… если я вам сломаю?
Родион рассмеялся. Он хохотал громко, искренне и довольно-таки обидно. А отсмеявшись, протянул термос и пакет.
– Сломает… ты себя-то со стороны видела, ломальщица? Чем занимаешься? Кунг-фу? Карате? Кёкусинкай? Дзюдо? Это, милая, для самоуспокоения. Драться ты не умеешь, по глазам вижу. Поэтому лучше съешь бутерброд, и поедем. Нам еще далеко.
Бутерброды оказались с сыром и колбасой, удивительно вкусные, верно оттого, что в последний раз Саломея ела давно. Сладкий чай окончательно примирил с ситуацией.
– Вы не боитесь, что я на вас заявлю? Ну потом уже. В полицию.
– А ты сначала до нее доберись, до полиции.
Второй окурок отправился следом за первым. И Родион, раздавив оба, велел:
– Садись.
К счастью, обошлось без багажника. А вот наручники вернулись.
– Чтоб не дурила, – пояснил Родион, сам затягивая ремень безопасности. – А то мало ли.
– Ехать далеко?
– Не дальше края мира.
Темнота становилась кромешной, плотной. И машина взрезала ее светом фар, чтобы проникнуть в разрез прежде, чем он затянется. Плыла мелодия. Густой голос Армстронга заполнял неловкую паузу. И можно было бы закрыть глаза, но Саломея боялась, что если поддастся этой слабости, то вновь уснет. А если уснет – погибнет, потому что во сне все равно, что с тобой происходит.
– Как ее звали? Вашу жену?
– Вика. Виктория. Победа. Характер соответствовал. Если чего захочет, то добьется. Цель оправдывает средства, если понимаешь, о чем я.
– Понимаю.
– Вот, – он наклонился и открыл бардачок, вытащил бумажник. – Там фото. Глянь. Если интересно. И хорошо, что говоришь, а то я уже засыпаю… третьи сутки. На энергетиках. Та еще дрянь. Ты не подумай, что я полный псих. Я знаю, что делаю.
Саломея крепко в этом сомневалась, но на всякий случай кивнула.
Фото три на четыре. Темное пятно на светлом фоне. И рассмотреть не получается. Наверное, эта Виктория красива. И с характером. И вообще стоит того, чтобы из-за нее похищать человека.
– Почему вы думаете, что Далматов ее убил?
Опасный вопрос. Родион разозлится и… что? Вернет в багажник? Пристрелит? Вряд ли, он точно не сумасшедший.
– Я не думаю. Я знаю.
Быстрый взгляд. Вздох. Тон извиняющийся:
– Ты, конечно, вроде и ни при чем, но так уж получилось… терпи.
Терпит. Что ей еще остается?
– В общем, я ей говорил… предупреждал… но характер, – Родион забрал бумажник и затолкал в карман. – Если решила, то… Озеро Черное, не слышала?