— Прочти, может, найдешь свою, — с улыбкой показала Добрина на мраморную доску с ровными столбиками бронзовых строчек. Это были имена русских героев, погибших под Плевной между 8 июля и 28 ноября 1877 года.
— «Лейб-гвард. Измайловского полка штабс-капитан Кушелев, нижних чинов пятьдесят один», — прочитал вслух Алексей. Дальше перечислялись гвардейцы Московского, Павловского, Гренадерского, Егерского, Литовского, Финляндского, Волынского, Либавского, Ревельского, Эстландского полков… Капитан Прокопович, штабс-капитан Кошкарев, прапорщик Александров, прапорщик Максимов, нижних чинов двести двадцать восемь. Почему-то в «нижних чинах» фамилии солдат не назывались, наверное для краткости списка, иначе мемориальными досками пришлось бы увешать все стены до купола.
— Послушай, послушай! — раздался позади возбужденный голос. Это Митко внимательно, наморщившись, словно и вправду здесь должна была быть фамилия Алексея, читал: — «Майор Уваров, капитан Мухин, капитан Сметанко-Кульчицкий, штабс-капитан Гембицкий…»
Нет, высвеченные бронзой на мраморной доске фамилии все же выглядели чужими.
— Мое место в нижних чинах, — усмехнулся Алексей, не подозревая, как близок был к истине. — Вон в Архангелогородском полку полегло семьсот шестьдесят четыре чина…
— А ты вспомни, Алеша, ну, вспомни кого-нибудь из дальних-дальних, — с укоризной сказала Добрина, и в глазах ее мелькнуло уже знакомое выражение скрываемого любопытства, которое все время смущало Алексея.
В наступившем молчании вдруг снова послышался возглас Митко, сообщавшего словно о мировом открытии:
— Лавров! Смотрите. Подпоручик Лавров!
И правда — в списке 61-го пехотного Владимирского полка сияла фамилия подпоручика Лаврова — между подпоручиком Баратынским и подпоручиком Шарепо-Лапицким. Но может, и в самом деле это был славный предок Лаврова?
От бронзового, отчеканенного на мраморе списка, словно его зачитывали на поверке, повеяло приглушенным говорком стоявших в шеренгах перед близким боем солдат. Удивительно, фамилии воспринимались живее, осязаемее, чем кости в саркофаге. Ну да, конечно же, судя даже только по фамилиям, это были славные ребята — и прапорщик Агашкин, и майор Чесноков, и прапорщик Курилов, и поручик Голышкин, и подпоручик Круглик, и подпоручик Воробей, и уж, разумеется, прапорщик Веселаго.
И новая, приближавшая к разгадке мысль пришла Алексею: «Они погибли здесь, в Болгарии, на прекрасной, но все-таки чужой им земле… Но насколько оправдана жертва? И сознавали ли все они, ставшие серыми валунами и бронзовым списком, что идут на смерть ради дальней-предальней, послезавтрашней жизни? Или нет, не то: понимает ли сегодняшняя, цветущая здесь жизнь, чем она обязана этим бесконечным бронзовым спискам…»
Алексей достал записную книжку и начал вписывать столбиком числа и складывать их. «Пятьдесят один плюс сто тридцать два, плюс сто восемьдесят пять, плюс триста шестьдесят девять…» На мраморной доске только северной стены мавзолея он насчитал 9131 бесфамильного погибшего, означенного в разделе «нижние чины». Больше всех пострадал 1117-й пехотный Ярославский полк, его «нижних чинов» выбыло почти сразу тысяча сто семьдесят шесть. Но он не сосчитал «фамильных» офицеров. Их двести. Плюс к тому ничуть не меньший список на мраморной доске южной стены… И все между 8 июля и 28 ноября…
— Не считай, Алеша, — мрачно произнес Митко, — тридцать с лишним тысяч русских погибло под Пленной…
— Тридцать одна, — уточнила Добрина, и в ее голосе Алексей уловил нотку извинения, словно ей неловко было за такую чудовищно огромную цифру, и она, хотя и не желала доставлять огорчения, иначе не могла.
— Пойдемте в парк, — сказал Митко.
— Да-да, в парк, конечно, — отозвалась Добрина.
И, обогнув мавзолей, они молча пошли тем же, оглушенным птичьими голосами бульваром.
Но Алексей уже ничего не слышал и не видел. Он шел словно под стеклянным колпаком опрокинутой на него леденящей тишины мавзолея, чувствуя, как за этой замкнутостью и отрешенностью в душе его созревает нечто такое, что внезапным открытием вот-вот озарит, даст на все ответ.
Его взор, бессознательно настроенный на покачивающуюся впереди плечистую фигуру Митко, лавирующего среди прохожих, калейдоскопически заслоняли то серый валун черепа со шрамом от ятагана, то похожий на огромный резной ларец с драгоценностями саркофаг с бледной рукой Добрины на темной гробовой крышке, то сияющая аксельбантной позолотой фамилия подпоручика Лаврова, четко врезанная в мрамор мемориальной доски. Тридцать одна тысяча таких фамилий… И всего только за пять месяцев под Плевной… А за всю ту войну?.. А за эту? Он знал, что Болгария встречала советских солдат цветами. Но сколькими жизнями было заплачено за брошенные на броню букеты?