— Вот в этой карете сидя он и решил дать бой под Бородино.
На макете поля Флавий показал, нажимая на электрические кнопки, всю картину боя с такими подробностями атак, отходов, введения в бой резервов, что можно было подумать, будто это он, а не кто иной, имел честь состоять личным советником Кутузова. Нет, не все устраивало Флавия в проведении операции. По его мнению, можно было в значительной степени избежать потерь, отведя резервы несколько дальше от губительного огня французской артиллерии. А ведь известно, что ядра падали в гущу солдат, стоявших в бездействии и не имевших права сдвинуться с места.
— Вы имеете в виду полк князя Болконского? — уточнил Алексей, выказывая осведомленность и оттого краснея. В эту минуту он совершенно отчетливо, как на экране, увидел расхаживающего взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи к другой князя Андрея. Его полк, не сходя с места и не выпустив ни одного заряда, потерял третью часть людей. А князь Андрей все ходил по лугу, считал шаги от межи до межи, ошмурыгивал цветки полыни, растирал их в ладонях и принюхивался к душисто-горькому, крепкому запаху… Ему бы в бой, на помощь батарее Раевского, а он всего через каких-то несколько минут из-за показной своей гордости упадет на траву, отброшенный взрывом черного мячика…
— Чудной ты, Леха, — ответил за Флавия Валерий. — Болконский выдуман, это же литературный персонаж!
— Вот где стоял его полк, — явно принимая сторону Алексея, перебил Флавий. И его карандашик, сделав в воздухе виток над деревней Семеновское, замер в промежутке между деревней и Курганной высотой. — Примерно вот на этом месте… Ну, а полк Болконского… Что ж — на то и битва сия. Вам, надеюсь, известно, что потери армии Наполеона при Бородино составили пятьдесят восемь тысяч солдат, тысяча шестьсот офицеров и сорок семь генералов. Русская же армия имела убитыми и ранеными тридцать восемь тысяч солдат, полторы тысячи офицеров и двадцать девять генералов. Так что легко подсчитать, какова цена… А что касается отвода наших войск, то причина сего изложена в приказе Кутузова по армиям с объявлением благодарности войскам за успешное сражение. — И, добавив голосу торжественности, словно перед ним парадом стояли войска, Флавий наизусть продекламировал: — «Ныне, нанеся ужаснейшее поражение врагу нашему, мы дадим ему… конечный удар. Для сего войска наши идут навстречу свежим воинам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем».
Но странно: воспроизведенные на фоне доносившихся из репродуктора, словно и впрямь воскрешенных над редутами криков «ура!», цифры убитых и раненых не произвели на Алексея такого сильного впечатления, как штык, примкнутый к ружью. От одного только вида этого длинного, остро отточенного штыка, которым можно было проткнуть сразу двоих подряд, заныло под ложечкой, стоило Алексею представить, как ему навстречу бежит с таким вот ружьем наперевес французский солдат. Но ведь так и было на поле — побеждал тот, кто сильнее. А если в тебя вот-вот должны были вонзиться сто, а то и двести отточенных, сверкающих из шеренг холодным блеском смертей?
— Разрешите! — с фальшивой учтивостью, затаив подвох, как это бывало на уроках, поднял руку Валерий. — Непонятно все-таки, каков смысл сражения? Ведь Наполеон просто-напросто мог бы обойти флеши и двинуться на Москву. Ну, обогнуть левее или правее.
— Как это обогнуть? — не понял Флавий.
— А так… Взять и обогнуть! — И, сложив ладонь лодочкой, Валерий изобразил зигзаг.
Усмешка досады пробежала по лицу Флавия, и он снова стал похож на учителя, который понял тщетность своих усилий объяснить урок.
— Никак невозможно это… обогнуть, — пробормотал Флавий и, отведя белоснежный манжет, украдкой взглянул на часы. — Невозможно, други мои. Сила должна была соудариться с силой… — И, повернувшись, дал понять, что время его исчерпано. Но в дверях он задержался, постоял в раздумье и, как саблей отмахнул, отрубил рукой: — Ладно, не оставлять же сих отпрысков в неведении. Пошли, покажу вам поле.
Курганная высота оказалась совсем неподалеку. С березовой аллеи они свернули налево и вскоре петляющая в траве тропа привела их к серому гранитному кубу, стоящему на обширной ровной площадке. Здесь и была батарея Раевского. Сюда же перенесли потом прах Багратиона, который покоится теперь под черной, отсверкивающей искрами плитой. Самого укрепления не сохранилось: командующий итальянским корпусом вице-король Богарне после сражения приказал своим солдатам срыть остатки разрушенной батареи, чтобы засыпать во рву убитых.