Действительно, все совпадало. Они перешли по железному мостику, поднялись на взгорок, и Алексей поразился уже не обманчивым, не навязанным собственным домыслом совпадениям, а совершенно ясному ощущению, что он был здесь вчера со своим нарядом. Алексей даже вспомнил, как точно так же поскользнулся на глинистой, облизанной дождиком рытвине.
Ну да, это же было вчера: он поставил своим младшим наряда задачу и, убедившись по насторожившимся их глазам, по сразу вроде бы осунувшимся лицам, что его поняли, спустился чуть вниз к разграфленной на мелкие линейки контрольно-следовой полосе, чтобы проверить, убедиться, не успел ли задеть ее чей-нибудь след.
Полоса была чистой, нетронутой, вся в ровных, излучающих настороженное спокойствие извивах; солнечные блики мирно играли, перемещались на ней. Солнце катилось к закату, чтобы через каких-нибудь полчаса розовым воздушным шаром неожиданно уколоться о вершину горы и исчезнуть. Однако чуткий, не желающий верить этой идиллии слух подсказал другое. Что-то постороннее, чуждое мирным, игривым звукам вплелось в тишину и что-то неприятное, будто кто-то за ним наблюдал, ощутил Алексей затылком. Он резко обернулся и увидел на другом берегу открыто выступившего из кустов чужого солдата в ядовито-зеленой куртке, в брюках, заправленных в ботинки, в шапочке, очень похожей на каскетку. Сколько раз вот так — с берега на берег — обменивались любопытствующими взглядами. Но этот — сразу было заметно — проявлял какой-то особенный интерес…
— Смотри за тем берегом, — тихо приказал Митко. — А я спущусь к полосе.
Ловко съехав на подошвах по траве, он в три прыжка добрался до контрольно-следовой полосы, что широкой, будто предназначенной для посева, разбороненной граблями, бесконечной грядкой извивалась по-над берегом речки. Но наверное, это была единственная на всю Болгарию обработанная человеческими руками земля, на которой запрещалось что-либо выращивать. Едва проклюнувшийся от случайно залетевшего сюда беззаботного семени росток безжалостно, с корнем вырывался, каждая острой стрелкой пробившаяся травинка пропалывалась — полоса эта служила людям иную службу: в нетронутой своей земельной чистоте она была обязана проявить, обозначить чужой, вороватый след и молча прокричать тревогу.
Алексей видел, как Митко, присев на корточки, наклонившись, внимательно рассматривал что-то насторожившее его, может быть, след от камешка, словно кометой прочертившего полосу почти до середины. Что за клякса на чистом листе и кто ее оставил? Наверное, Митко не очень понравилось, как разровняли край, здесь надо было обозначить полосу почетче. Засучив по локоть рукав, он всей пятерней, как граблями, несколько раз провел по земле.
«Границу надо понять на ощупь», — вспомнил Алексей сказанное когда-то лейтенантом Лавровым. Впрочем, он точно помнил когда: в день прибытия на заставу. Лавров для знакомства с участком границы брал с собой солдат-новичков по одному. Он называл это: «Провести по красной линии».
Лавров подвел тогда вот к такой же полосе, словно оставленной прошедшим здесь с бороной трактором, поднял комок серой, ссохшейся земли и, протягивая его Алексею, сказал смягченно, не по-командирски:
— Попробуйте, Русанов, на ощупь краешек страны…
И, не отрывая от полосы напряженного, чутко просматривающего каждую бороздку взгляда, начал рассказывать о каких-то змеевых валах, плугом пропаханных в древности славянами почти на восемьсот километров, о живой еще легенде, что валы эти обозначили первую границу, за которой жил кровожадный змей, требовавший в жертву красавиц. И что еще помнят старики от стариков, а те деды от своих дедов, как проходившая мимо кузни девушка с распущенными волосами, горем истерзанная, на вопрос: «Куда идешь?», отвечала: «До змия». Такова легенда. А на самом деле то была граница, ставящая предел бесконечным опустошительным набегам кочевников, в особенности печенегов. В истории — это Киевская Русь, девятый — одиннадцатый века, первые укрепления, крепости. Из седого тумана былин того времени выезжают на рубежи Руси, блестя шеломами, Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Озирая леса и долины, боевой богатырский дозор и ведать не ведает, что будет увековечен кистью Васнецова… А потом — клубящиеся по земле, всепожирающие тучи Батыевой конницы, стальные валы закованных в латы псов-рыцарей, и снова — дикие орды, теперь Мамая, и новый претендент на московский престол Лжедмитрий, и опять шведы, а за ними — избалованные славой полки Наполеона, и вот уже бронированное чудовище гитлеровских дивизий подползает к границам в июньскую светлую ночь…