Алексей держал на ладони серый, рассыпчатый комочек земли и видел все это. Да-да, именно об этом говорили ему и аккуратно расчесанная граблями контрольно-следовая полоса, и по-солдатски опрятный в своем зелено-красном парадном мундире столб с гордо отблескивающим на солнце гербом страны…
Потом они сидели с Лавровым на бугре, лейтенант лениво жевал травинку и учил слушать тишину. Такой порядок — замри и послушай: ветка дерева, птица, ручей, огонек на той стороне, лай собаки скажут о многом. И не понять было — разыгрывал его лейтенант или нет, когда вдруг, привалясь к земле, приникая к ней ухом и приглашая проделать то же самое, спрашивал, что слышит Алексей.
Какой-то жучок шевелил травинкой, щекотал ухо — вот и все. «Плохо, — не скрывал разочарования Лавров, — значит, вы еще страдаете штатской глухотой. А ваши предки, между прочим, за сто верст слышали топот конницы».
Удивительно — всякий раз, начиная обход своего участка, Алексей смотрел на все глазами Лаврова, слышал иронический, с легкой дружеской подковыркой его голос: «Ну так что это такое — территория государства, товарищ Русанов?»
По всем правилам, на занятиях отвечать следовало бы так, что территорию государства составляют сухопутные пространства, национальные воды, земные недра, территориальные воды и лежащие над сушей, национальными и территориальными водами воздушные пространства. Это Алексей знал назубок, так же, как и то, что на севере территорию Советского Союза составляют границы полярного сектора: все земли и острова, как открытые, так и могущие быть открытыми в будущем, расположенные в Северном Ледовитом океане, между побережьем нашей страны и меридианами 32°4′35″ восточной долготы и 168°49′30″ западной долготы от Гринвича. Он отлично усвоил, что в территорию государства входят также и недра земли, расположенные под поверхностью сухопутных и дном водных пространств и простирающиеся на технически доступную глубину. Что касается воздушного пространства, верхний предел которого до сих пор не установлен, то его граница определена как поверхность, образованная движением вертикали вдоль линий сухопутной и водной границ.
Все это Алексей выучил наизусть. Задавая свой вопрос, лейтенант Лавров имел в виду другое. Какие чувства испытываешь ты, ефрейтор Русанов, когда, ступая вдоль разлинованной граблями, отдающей сырым теплом земли, наблюдаешь пронзительный росчерк стрижа в синем небе над головой, слышишь запах свежего сена, прямо потянувший с луга, представляешь в мыслях мать, нетерпеливо достающую твое письмецо из почтового ящика, и, не сводя с полосы настороженных глаз, вдруг начинаешь смутно догадываться, что за тобой — не только домны, плотины, поля, не только спокойствие миллионов людей, твоих современников, но и Пушкин, и Толстой, и Чайковский, и Менделеев, и Циолковский, и Гагарин — все-все, составляющее прошлое, настоящее и будущее твоей страны. Но как его сформулировать — это чувство Родины?
И, отмеривая туда-обратно, туда-обратно свой участок — ну километр, ну два, ну три, — невольно, с приливом новой силы подумаешь о том, что там, где кончаются твои, начинаются шаги другого солдата. И вот уже не примоченная ласковым дождиком земля, а горячий песок пустыни скрипит под сапогами, а дальше — осклизлые скалы над пропастью, а еще дальше — к ногам подкатился океанский прибой, а там — похрустывает лишайник, а там — ломается лед, а там — пурга заметает следы, и — снова шорох росной травы. Так от солдата к солдату замкнулась тропа. И если взглянуть на нее сверху, увидишь знакомый с детства по географической карте профиль великой страны. Но думал ли ты когда-нибудь, что граница — это неустанность солдатских шагов и что однажды на красную, огненную линию выйдешь ты — часовым…