Да, нам навстречу спешил Николаев Петр, председатель колхоза имени космонавта А. Г. Николаева, родной брат Андрияна.
На обветренном темноглазом лице без труда угадывались родственные черты. Петр снял кепку тем же порывистым жестом, как когда-то снимал шлемофон Андриян, и, подставив голову солнцу, проговорил чисто андрияновским голосом:
— Сеять скоро… Ждет земля. Заждалась…
Шагах в тридцати от нас за бревенчатой стеной бывшей школы покоился прямо на деревянном полу словно обгоревший в гигантском кострище шар — спускаемый аппарат космического корабля «Восток». Где-то далеко за околицей весело тарахтел, торопясь в весеннее поле, оранжевый трактор.
О чем думал Петр, переминаясь в высоких, заляпанных грязью резиновых сапогах?
Шоршелские ветлы помнили их обоих…
ДОЖДЬ
Дождь застал его в лесу. От мягкого, без грома, света молнии, метнувшейся в низких набухших облаках, вспыхнули не по времени сгустившиеся сумерки, по вершинам деревьев прошелестел ветер, как бы перебирая невидимые струны и задавая музыке тон, и, смешиваясь с теперь уже непрерывным спелым шумом леса, позванивая о сухие, скрученные жарой листья, сверху сквозь ветви посыпалось холодное мокрое серебро.
Перекидывая с руки на руку отяжелевшую корзину, он добрался до самой разлапистой ели и встал под ее непроницаемым, источавшим острый хвойный запах пологом. В этом живом шалаше на мягкой, выстланной мхом и усыпанной прошлогодними иголками подстилке можно было пережидать ливень сколько угодно.
Дождь теперь шумел словно по крыше; лес притих, замер, предаваясь блаженству, подставляя живительной искрящейся влаге каждый листок, каждую травинку; и, поглядывая на жучка, безбоязненно прядавшего усиками под резным листом орешника, достававшего веткой до лица, он обрадовался смутной, как сполох мелькнувшей при взгляде на этого жучка и на этот лист мысли, — мысли о единстве, родственности всего сущего на земле и в небе. Сколько спокойствия, какой-то даже вечной неспешности в этом ровном шелесте капель, и не потому ли так сладко спится где-нибудь на чердаке, на сеновале под убаюкивающий шум дождя…
Неужели все это приснилось? Виталий открыл глаза и, все еще пребывая по ту сторону яви, чуть выплыл из спального мешка, прислушался. Нет, дождь продолжал шуметь по обшивке «Салюта». Или нет, это похоже на густой, непрерывный шелест листвы о металл, когда по ней упруго пробежит, когда ее взъерошит ветер. И опять дождь… Дождь в космосе? Но откуда быть дождю в этой то кромешной, то слепящей солнцем пустыне? И все же, не доверяя себе, наполовину высунувшись из мешка, он подплыл к иллюминатору и, окончательно проснувшись, глянул в него словно в окно, как будто и впрямь ожидал увидеть пляску дождя по лужам.
Далеко внизу медленно, словно льдины по невидимому течению, плыли подтаявшие облака. Пустотой, холодом и зноем одновременно дышала безжизненная, окружавшая станцию необъятность. Почему вдруг почудился дождь?
Слева, у другого иллюминатора, бесшумно качнулась тень: Петр Климук, неестественно — к этому все еще трудно было привыкнуть — зависнув вниз головой и, как плавниками, пошевеливая руками, регулировал кинокамеру.
— Петя, а какие бывают дожди?
Да, он так и спросил, как говорится, ни к селу ни к городу. Откуда Петру было знать, что этому неожиданно и нелепо прозвучавшему сейчас вопросу предшествовала длинная цепь ассоциаций, в истоке которых был такой взаправдашний, перешедший в явь сон… Но за долгие дни скупого на разговор общения здесь, на «Салюте», где любое оброненное слово мог услышать только один-единственный человек, они привыкли к таким вот по-детски неожиданным вопросам, как бы продолжающим уже начатые, сами собой разумеющиеся рассуждения. Петр повел темными неудивившимися глазами, повернулся к Виталию и серьезно ответил:
— Дожди, Виталий, бывают разные…
Он нарочно затягивал паузу, вспоминал: в самом деле, какие бывают дожди?
— Проливные, — подсказал Виталий, совсем уже освободившись от мешка.
— Обложные… — обрадованно подхватил Петр, угадав направление его мыслей.
И по обоюдному, тоже не высказанному согласию они начали непроизвольную игру, которая, впрочем, не мешала им сосредоточиться на деле: Виталия ждал РТ-4, рентгеновский телескоп, благодаря которому вчера были получены хорошие результаты. Надо было спешить и с утренним туалетом и с завтраком: великодушный Климук позволил проспать почти на целый час больше отведенного программой. Впрочем, вся их непростая, хлопотливая жизнь на борту «Салюта» и скрашивалась вот такими уступками, желанием хоть в мелочах устроить сюрприз.