Изначально здесь было что-то вроде ресторана средней руки, и, следуя из названия, по моему мнению, как в известном мультфильме про Маугли, он должен был погружать ново пришедших посетителей в свою атмосферу дикой флоры и фауны, согревать теплом и заботой, принимая в дальнейшем в стаю.
Но еще вероятнее то, что у владельца просто не хватило фантазии.
Но у меня-то ее хоть отбавляй. И когда при входе до меня доносятся запахи спертого воздуха, пота, паленого алкоголя и смрад местного туалета, созданного точно не для того, по какому назначению его используют сейчас, у меня в голове рождается не самая приятна из картин. Нечто вроде группового копрофильного инцеста старых монашек на людной площади в присутствие детей-инвалидов.
Однако есть и положительные стороны. Например, второй зал – для людей, желающих напиться до необходимого душевного состояния, обсуждая глобальные, по меркам своего развития, проблемы. Что отделяет от контингента из первого – мутантов, сидящих поближе к святому источнику, докучающие бедному бармену и устраивающие пьяные потасовки, больше похожие на вальс без партнера.
Насколько уже все знают, желанием каждый день заводить новыми приятельскими отношениями я не горю. Да и относительно моего прошлого я уже не такой общительный человек.
Когда впитываешь, словно губка, любой поток информации от нескончаемо появляющихся людей в твоей жизни, в определенный момент в тебе просто кончается место. Теперь, испытав горечь поражений, лжи и обмана, способные принести каждый из людей, я более избирательно отношусь к самому человеку и словам, вылетающим из их грязных уст.
Но совсем замыкаться в себе, становясь отшельником в деревянном домике на краю озера тоже не самый лучший вариант. Нужно находить баланс между «нахуй ты со мной разговариваешь» и «я не общалась уже несколько часов, нужно срочно до кого-нибудь доебаться». Благо это у меня всегда получалось, но отнюдь не приносило удовольствие.
Не знаю. Обычно это всегда было связано с тем, что я не переношу счастливых людей. Потому что по большей части они лизоблюды, фальшивы, как и смех над дурацким анекдотом.
Но искреннею улыбку настоящего выражения радости я обожала всегда. Просто потому, что ее нельзя подделать, иначе это сразу бросается в глаза, отворачивая от тебя человека.
У Соу это получалось, что подтверждает его чистую неравнодушность ко мне. Он шутил, но практически никогда не улыбался, иронизировал над самим собой, порой принижая свои достоинства, рассказывал забавные истории, вещал о своей аполитичности, стойкой уверенности в отсутствии мистицизма, суеверий и вкуса у местных гренок, что, по его мнению, были приготовлены лет за пять до формирования планеты. Не скупился на комплименты в сторону моей внешности, ума, эксцентричности, а также подметил необычайное стечение обстоятельств, которое нас свело.
Впрочем, я отвечала ему тем же и во многих вещах была солидарна.
Что же касается моих талантов, то они умещаются на пальцах одной руки. На одном пальце одной руки. Я постоянно веду дневники. Пишу так красиво, как могу, обо всем, что было, есть, будет, что не произойдет и не случиться точно, что я ощутила, съев клубничный пирог, что стало переломным моментом в моей жизни или началом ее конца.
Меня всегда затрагивали до глубины души личности персонажей и их истории, снабженные водоворотом ярких событий, вдохновлял стилистически разный подход к написанию текста, обороты речи и выразительные средства лексики, оставлял неизгладимое впечатление – у каждого свой, но всегда лиричный – слог автора, пронизанный любовью к своему делу.
Еще с детства, начитавшись большим количеством философов, китайской поэзии, литературы различных жанров, астрономии и мифологий, я начала задаваться во истину, трепещущими разум незрелого создания, осмысленными вопросами о жизни здесь, жизни по ту сторону, жизни за пределами обитаемого мира, о смысле существования.
Поэтому я стала писать, порой даже от мужского лица, чтобы решить уравнение, не подвластное всему человечеству, посредством усиленных мыслительных процессов и составления правильного порядка слов в предложения.
Потом стала писать очень много, что иногда приходилось отсеивать ненужное, перечитывать важное, составляя целостное повествование, у которого, как я думала, должен был быть логичный конец.
Но его нет до сих пор. Слова проходят тернистый путь от моих, не всегда здравых, мыслей и тонким слоем ложатся шариковой ручкой на белый лист бумаги. Пока что, я пришла только к одному выводу – почти все уже было когда-то сказано.
Мысли подобно генам передаются по наследству и перетекают из поколения в поколение. Почти все было обдумано, переосмыслено и, пройдя сквозь паутину нейронной сети, вылито чернилами на потертую бумагу.