Было думать страшно. А тут — появился у соседа, у Димки, инженер гостем, из Астралии иноземной — и все иначе стало. Чудной инженер: сам молодой совсем, а детишек со всей улицы привечает, кормит да обиходит. Огороды вон сам копает, да и других заставляет: воды, говорит, на все огороды хватит, картошки да капусты посадим — и весь год сыты будем. А ведь и впрямь пруд поставил — утонуть можно. Вроде и невелика хитрость, а кроме инженера никто и не додумался овраг перегородить запрудой этой. А запруда-то — глянуть страшно, больше дома, а он почитай один ее и насыпал. Что там Кузька однорукий ему напомогал-то? Али дети малые — ну сколько они нарыли-то? Воды же — саженей в сто пятьдесят пруд тот длиною, на огороды — точно хватит. Сыты — не сыты, а уж с голоду не помереть может и получится: еще снег не везде стаял, а у него в прозрачном домике уже зелень вовсю.
Грит, что у него энер… как его, жайзер в заду. И детям такой же поставить грозится. А Колька — в бане давеча с ним был — грит что задница у него как у людей, нет там ничего… но все копает, строит — и без устатку! И помогать всем помогает. Косу вон поправил — на лету солому режет! Оленьке вон тоже домик прозрачный построить помог, пузырь тонюсенький для стенки подарил. Вот у Димки соха сломалась — так с ним же в город и поехал, обратно помогать. Хороший этот инженер Александр Владимирович, добрый, к людям обхождение имеет.
Одно странно: вроде православный, а в церковь не ходит, и не крестится на нее. Димке, правда, сказал что в Астралии этой нету церквей православных, вот и не знает он таинств — но может врет? Хотя ведь точно не жид, в бане жиду не спрятаться. У них, у жидов-то сразу видать, а у русских мужиков…
Ой, прости Господи за мысли срамные. Александр Владимирович сказал, что его лопатой огород мне копать, пока нету его, чтоб лопата не простаивала. А как лопата-то простаивать может? Ой… копать надо, копать! Дай Бог здоровьица Александру Владимировичу…
Город я почуял издали. Причем именно почуял — ветерок вдруг донес волну запахов, сравнимого с ароматом огромной свинофермы. Хотя сама дорога — Астраханский тракт, как мне Дима сказал — тоже навозом вымощена и пахнет ни разу не "Шанелью", но тут пахнуло — так уж пахнуло. И сразу, только проехали небольшой пригорочек, открылся город: скопище каких-то хибарок с одной стороны дороги — и явно заводские корпуса с другой. Запах шел не от завода.
— Ну в Царицыне и запах! — поделился я с Димой ценным наблюдением. Не для того, чтобы "открыть ему глаза", а просто чтобы хоть что-то сказать: последний час мы ехали вообще молча и мне показалось что Дмитрий на меня чем-то обижен.
— Дык не город это, до городу-то еще верст пять будет. Завод это французский, Урал-Волга называется.
— Как?
— Урал-Волга, вон там дома — называется "маленькая Франция". А это — он указал рукой — ихний поселок, рабочие, стало быть, живут тут. Ох и ужасти тут! Я-то подальше работал, на Бранобеле — тетка помогла наняться. Я-то у тетки жил, а иные — больше тут. У Бранобеля свой городок есть, однако там только рабочие живут, кто на все время. А кто из крестьян на зиму работать нанимается — вот тут же живут, у Бранобеля вся земля ихняя, жить не разрешают.
— А в городе жить?
— Так и в городе не разрешают, да и места там нет. В другой раз в город поедем — сам увидишь.
— А почему в другой раз?
— А тут торг ближе, и запрашивают меньше. Здесь палку и купим, на лесопилке. Вон там, с того краю на рынке.
Да, это я просто разбаловался на свежем воздухе в деревне. И пахло вовсе не как в привокзальном сортире Мухосранска, а вовсе как в двадцати шагах от него. Неприятно, но терпимо. А на рынке, куда мы завернули, и вовсе знакомый запах конского навоза полностью забивал прочие ароматы. Хорошо еще, что дорога шла высоко над рекой: тракт был почти сухим и грязи было немного. А вот то, что Дима назвал словом "рынок", было уже очень грязным местом и мне туда не хотелось. И вдруг я увидел напротив рынка у завода довольно большой домик с чуть менее большой вывеской: на вывеске в половину стены была надпись "Скобяные и иные железные товары т-ва Урал-Волга". Договорившись встретиться у этого магазина, мы разошлись, каждый в своем направлении.
Магазин меня приятно удивил. Главным образом — ценами. Оказалось, что листовая сталь толщиной около полутора миллиметров (она почему-то называлась "лопатной") стоила тут всего рубль сорок за пуд! Полудюймовый (шестилинейный) пруток стоил столько же, а трехлинейный — рубль пятьдесят пять. Топор — небольшой, без топорища — стоил сорок пять копеек, такой же (в смысле без ручки) молоток — двадцать пять, полупудовая кувалда — рубль, а маленькая, в четверть пуда — полтину. Лопата же (тоже, понятное дело, без рукоятки) тоже стоила полтинник — что меня удивило: весила она гораздо меньше трети пуда, ожидаемой по цене лежащей рядом лопатной стали в листах.