О. Мефодий дожидается появления митрополита, и вручает ему букет роз. Детский хор воскресной школы под руководством Маргариты Ивановны и Татьяны исполняют церковное песнопение. Митрополит добродушно улыбается, и направляется по ковровой дорожке в храм, благословляя всех желающих. В притворе он останавливается и внимательно изучает мраморную табличку, где написано, что собор воздвигнут из руин благодаря стараниям настоятеля о. Мефодия, ктитора Н.Н. Кагановича, и трудом прихожан. Прочитав, епископ смотрит на свой портрет, висящий выше таблички, рядом с портретом патриарха, и отрывисто произносит:
- Снять! Нескромно! - после чего идет дальше.
- И как нам это понимать? - шепчет Сергей, - что снять? Его портрет, патриарха, мраморную табличку, или все вместе?
- Не знаю! - растерянно шепчу я в ответ.
В центре храма митрополита встречают батюшки, имеющие авторитет в благочинии и известные в епархии. Митрополит становится на орлец, и начинается чин встречи архиерея, предваряющий литургию. Я замечаю среди прочих священников дьякона Димитриана со священническим крестом на груди, и соображаю, что его на днях рукоположили. Я собираюсь сообщить о своем открытии Сергею Алексеевичу, но обнаруживаю, что он отходил, а теперь возвращается к клиру, где стоит "костяк" прихода.
- Ты чего хмурый? - спрашиваю я.
- Нас в алтарь не пустят! - отвечает Сергей Алексеевич, - митрополит распорядился, чтобы там были только те, кто имеет сан.
- Ну, не пустят, так не пустят! - говорю я, - нам и здесь хорошо!
- Ага! - уныло говорит Сергей Алексеевич, - там ризницу перевернут вверх дном, хорошие вещи приватизируют, облачения перепутают, а мне потом, наводи порядок!
- Да ладно тебе, праздник какой! - говорю я, счастливо улыбаясь.
Настроение не портится даже тогда, когда вместо приходского хора становится привезенный митрополитом мужской хор семинарии. Маргарита Ивановна от этого нервничает, и Василий Михайлович успокаивает ее, как может. Когда ей становится легче, она обнимает расстроенную Татьяну Яр за плечи. Я перестаю на них смотреть, и, стараясь не отвлекаться на брюзжание Сергея Алексеевича, сосредотачиваюсь на архиерейской службе. Она вызывает у меня восхищение.
- Кстати, - спрашиваю я через некоторое время у Сергея Алексеевича, разглядев, кто произносит на солее ектеньи, - а почему "толстяк" уверял, что церковнославянский не знает? Я вижу у него в руках служебник, и он им, похоже, пользуется!
- А ты понимаешь, что он говорит? - отвечает вопросом на вопрос Сергей Алексеевич.
- Не-а! Вроде как, знакомые слова есть, но дикция у новоиспеченного дьякона такая, что большей частью приходится гадать.
- Вот-вот! Однако дикция тут не причем, он говорит по памяти. Как запомнил, так и "чешет" языком. Авось, пронесет!
- А что, разве так можно? - удивляюсь я.
- Ежели дьяконом, то, вполне! Христианству много веков, думаешь, все дьякона грамоту знали? Но в священстве такой фокус не пройдет. Если он захочет стать батюшкой, придется учиться.
- Мне кажется, что такое даже в дьяконах недопустимо! - говорю я.
- И настоятель так думает. Только, как сам видишь, в епархии считают иначе! - разводит руками Сергей Алексеевич.
Маргарита Ивановна, приложив палец к губам, показывает нам, что мы своей болтовней мешаем окружающим. Она права, я умолкаю. Хотя мне очень хочется спросить у Сергея Алексеевича, почему батюшки Серпуховского благочиния не принимают в богослужении участия, а неподвижно стоят в алтаре, и с сумрачным видом.
По окончании литургии митрополит выходит на солею и произносит речь, в которой расхваливает город и его жителей. Прихожане не остаются в долгу, и, по моему мнению, справедливо благодарят архиерея за прекрасную службу. Детский хор поет "благослови, Владыко". Растроганный митрополит благословляет деток, а заодно и растроганных горожан, которые потихоньку собираются к выходу, желая скорее на воздух из уже нагревшегося под жарким солнцем храма.
И я думаю, что уже все закончилось, но тут митрополит берет из рук о. Димитриана папку и зачитывает указ, согласно которому Тихая Маргарита Ивановна награждается церковной медалью за многолетнее регентство и успешную работу с подрастающим поколением. Прихожане широко улыбаются и дружно хлопают.
Нам становится еще приятней, когда мы слышим, что о. Мефодий награждается наперстным крестом. В храме восторгаются, глядя, как митрополит троекратно лобзается с настоятелем.
Едва о. Мефодий, смахнув нечаянную слезу, собирается отойти в сторону, начальство его удерживает, и зачитывает другой указ. В нем сообщается, что о. Мефодий назначается настоятелем очень известного по истории России храма (что вызывает аплодисменты), и поэтому освобождается от должности настоятеля городского собора и благочинного (устанавливается такая тишина, какой, по-моему, здесь никогда не было.)