— Я и сам понял, что это ты! Я хочу знать, почему ты кричала?
— Из-за лягушки, — пожал плечиками белокурый ангел.
— Какой еще лягушки, черт побери?
— У меня в кровати была лягушка, — сообщила она.
— Потрясающе! А как вышло, что в постели Аманды оказалась лягушка? — Вопрос был обращен к Оливеру — Филипп не сомневался, что это его рук дело.
— Я сама ее туда положила, — заявила вдруг дочь. Филипп перевел взгляд на Аманду:
— Сама? — Изумлению его не было предела. — Зачем?
— Я так хотела, — пожала плечами девочка.
— Хотела, чтобы в твоей постели была лягушка? — Этот разговор уже начал напоминать Филиппу бред сумасшедшего.
— Да.
— Господи, зачем?!
— Мне хотелось, чтобы она принесла лягушат.
— В твоей постели?
— А что? — не моргнув глазом, проговорила Аманда. — По-моему, там для нее хорошее место — тепло и уютно!
— Я помогал ей, — вставил Оливер.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Филипп. — Но зачем же тогда было визжать?
— Я не визжал, — уточнил Оливер. — Это Аманда завизжала!
— Я, кажется, и спрашиваю Аманду! — сурово произнес отец.
— Когда ты задавал вопрос, то смотрел на меня, — заявил Оливер.
“Пошли мне, Господи, терпения!”
— Итак, Аманда, — повторил Филипп свой вопрос, подчеркнуто обращаясь к дочери, — если ты, как утверждаешь, положила ее в свою постель сама, почему же ты тогда завизжала?
— Я успела забыть, что в моей постели лягушка.
— Я думал, она умрет! — воскликнул Оливер.
— Аманда? — встревожился Филипп.
— Лягушка. Она была какая-то больная… Потому мы и взяли ее в дом.
— Я, кажется, уже говорил вам, — тон Филиппа был суров, — никаких лягушек в доме!
— Ты говорил о жабах, папа, — поправил отца Оливер и посмотрел на сестру. Та подтверждающе кивнула.
— Не важно. Ни лягушек, ни жаб, никаких земноводных! Ясно?
— Даже если она умирает? — В глазах Аманды стояли искренние слезы.
— Даже если умирает.
— Но, папа… Разве тебе ее не жалко?
— Ты можешь лечить своих лягушек на улице, — смягчился он.
— На улице холодно. Она могла замерзнуть.
— Наверное, лягушки умеют как-то спасаться от холодов, иначе бы они не жили в нашем климате.
— Но, папа…
— Никаких “но”! Отныне больше ни лягушек, ни жаб, ни кузнечиков, ни сверчков, никаких животных. Ясно?
— Но, папа… — В глазах Аманды стояла такая боль, что Филипп отвернулся, не в силах смотреть в них. Восемь лет назад Филиппу и в голову не могло прийти, какая же это мука — быть отцом.
— И не надо на меня так смотреть! — строго проговорил он, но вовремя осекся. Голос его стал мягче. — В чем дело, Аманда?
— Никаких животных? А как же Бесси? — захлебываясь рыданиями, спросила девочка.
Бесси была спаниелем, горячо любимым всеми.
— Разумеется, Бесси останется, — поспешил заверить дочь Филипп. — Когда я говорил “никаких животных”, я, разумеется, не имел в виду ее.
— Почему же ты не сказал этого сразу? — Аманда успокоилась, но как-то уж очень подозрительно быстро. — Ты очень расстроил меня, папа!
— Аманда, прости меня, если это так.
Аманда кивнула, прощая Филиппа, но весь вид девочки говорил о том, что ее слезы — лишь спектакль, разыгранный, чтобы вынудить отца извиниться и тем самым одержать над ним маленькую победу.
Филипп готов был застонать, как от зубной боли. Нет, это невозможно — до каких пор дети будут вить из него веревки? Если они уже в восемь лет способны на такое, то что же будет дальше? Неужели взрослый и, как казалось самому Филиппу (если только человек может объективно оценивать собственный интеллект), неглупый мужчина не в состоянии справиться с двумя малолетними чудовищами, а не стоять перед ними с видом побитой собаки? Где же его родительский авторитет, в конце концов?
— Ладно, — пробурчал Филипп, в душе желая лишь одного — поскорее поставить точку в этом инциденте, — можете идти, вы свободны. Благодарите Бога, что мне сегодня не до вас — я очень занят.
С минуту близнецы смотрели на отца широко раскрытыми глазами.
— Весь день? — спросил Оливер.
— Что “весь день”? — Филипп уже соображал с трудом — голова его раскалывалась.
— Ты будешь занят весь день? — уточнил мальчик.
— Да, — отрезал Филипп.
— Я думала, ты с нами погуляешь… — с разочарованным видом, что, скорее всего, опять было игрой, протянула Аманда.
— Я же сказал, что буду занят! — нахмурился Филипп, хотя какой-то частью своего сознания он понимал, что погулять с детьми не мешало бы. Но ему хотелось хоть какое-то время отдохнуть от них, а то близнецы, чего доброго, доведут его до нервного срыва.
— Ты собираешься работать в оранжерее? — поинтересовался Оливер. — Мы поможем тебе!
“Ради всего святого, только не это! Они способны разрушить оранжерею в пять минут!”
— Не надо, — твердо заявил Филипп.
— Но, папа…
— Я сказал, не надо!
— Ну-ка, что здесь у нас происходит? — раздался вдруг из-за спины Филиппа веселый женский голос.
Филипп недовольно обернулся. Мало того, что эта красотка является к нему в дом без приглашения — она еще сует нос не в свое дело!
— Но позвольте, мисс Бриджертон!.. — сердито начал он. Не обращая на него внимания, Элоиза тем же веселым тоном обратилась к близнецам:
— Ну и кто мы такие? А?
— А вы кто такая? — потребовал у Элоизы ответа Оливер.
Аманда смотрела на гостью, недоверчиво прищурив глаза, но особой враждебности не выказывала и даже, пожалуй, немного присмирела. Филипп отметил про себя, что мисс Бриджертон, кажется, уже делает попытку справляться с его детьми.
“Ну что же, — Филипп скрестил руки на груди, — посмотрим, как у нее это получится!”
— Меня зовут мисс Элоиза Бриджертон, — с достоинством сообщила гостья.
— Вы, случайно, не наша новая гувернантка? — с подозрением и сарказмом спросил Оливер.
— Нет. А что случилось с вашей прежней гувернанткой? — поинтересовалась Элоиза.
В этот момент Филипп закашлялся.
— Да так, ничего… — проговорил Оливер, поняв намек отца.
Элоиза почувствовала, что от нее что-то скрывают, но настаивать на раскрытии чужих секретов не стала.
— Я у вас в гостях, — пояснила она.
— Мы не хотим никаких гостей! — без обиняков заявил Оливер.
— Дети!!! — одернул его Филипп. Он не собирался защищать назойливую гостью, но позволять своим отпрыскам подобную дерзость он тоже не мог.
Близнецы продолжали пристально рассматривать Элоизу.
— Дети! — прогремел отец. — Немедленно извинитесь перед мисс Бриджертон!
Никакой реакции.
— Я сказал, немедленно!
— Извините, — выдавил из себя Оливер, хотя весь вид его говорил о том, что извиняться он и не думает.
— А теперь оба быстро в свою комнату! — так же строго скомандовал Филипп.
Оливер и Аманда подчинились отцовскому приказу, но вид у них был такой, словно победители здесь они. Инцидент, впрочем, можно было бы считать исчерпанным, если бы Аманда, дойдя до конца лестницы, неожиданно не обернулась бы, показав Элоизе язык.
— Аманда! — Филипп в бешенстве бросился было за дочерью, но той уже и след простыл.
С минуту Филипп был неподвижен, если не считать того, что от гнева он трясся всем телом. Руки его были сжаты в кулаки. От детей требовалось, в сущности, совсем немного — быть вежливыми и не отвечать вопросом на вопрос, а они и этого не могли! Чего же от них ждать дальше? И за что только Бог наградил его такими детьми, каких не пожелаешь и врагу?
Но еще больше, чем на детей, Филипп злился на самого себя — за то, что снова не смог с ними справиться, не повышая голоса, да и повысив, если честно, все равно не смог…
— Сэр Филипп!
Филипп словно очнулся от забытья. Черт побери, он уже успел забыть о присутствии мисс Бриджертон! Мало того, эта красотка стала свидетельницей его позора.
— Да? — резко обернулся он к ней.
— Ваш дворецкий принес чай, — проговорила Элоиза, направляясь в гостиную, где они только что сидели.