Писатель пользовался каждым случаем, чтобы высказаться. И, естественно, оказывался в роли Дон Кихота, борющегося с ветряными мельницами. Ответом на его выстраданные мысли, идеи, которые ждут либо подтверждения, либо честного опровержения, — клевета, интриги, оскорбления.
Но для него слишком важны эти мысли, эти идеи, чтобы он мог оскорбленно замолчать. И Сервантес снова берется за самое сильное свое оружие — перо.
Благо представился случай. Граф Лемос получил назначение на пост вице-короля Неаполя и объявил, что возьмет с собой лучших поэтов. Вся свора борзописцев пришла в движение. Началась поистине междоусобная война.
Что скрывать, Сервантес тоже надеялся, что не будет обойден вниманием его сиятельства. Однако, разумеется, и тут ошибся. Удивительное дело — все его расчеты всегда опрокидывались. Но он и до седых волос не потерял способности утешаться. Ну что ж, тем лучше, решил он, — чем меньше оков, тем легче идти вперед.
На этот раз он скажет все до конца — все, что думает обо всех этих людях, и о том, какое отношение они имеют к поэзии. И он рассказал в стихах о сражении, которое велось за обладание Парнасом, о войне «хороших» и «плохих» поэтов. Свою бурлескно-сатирическую поэму он назвал «Путешествие на Парнас».
Сервантес дал волю горькому чувству. Устами Меркурия он воспел себе хвалу, которую тщетно ждал от братьев-писателей, хотя книга его уже шагала по Европе.
Впрочем, он не был слишком нескромен — не так уж и много места занял он в поэме своей персоной. Тут же Сервантес дал характеристики 241 поэту. С щедростью большого таланта он многим расточал похвалы.
Но и по самому снисходительному счету за пределами Парнаса остались тысячи. И напрасно они будут осаждать Парнас — автор устроит им кораблекрушение, и они всплывут пустыми тыквами, и ветер погонит их обратно к берегам Испании. Зато он воспоет истинную поэзию.
А между тем Сервантес уже писал вторую часть «Дон Кихота».
Славный рыцарь и его оруженосец выехали в третий поход. И по-прежнему им сопутствовали «удивительные» приключения. Дон Кихот по-прежнему не отрешился от своей мании. Но теперь чаще и чаще золотые его речи оттесняли на второй план его фантазии. Все чаще с уважением прислушивались к нему окружающие… Сатирические нотки в рассказе о бедном рыцаре смолкли. Их сменил теплый юмор. Герой облагораживался — он «шел на сближение» с писателем.
Изменился и облик Санчо. Незаметно, исподволь Санчо словно расцветал изнутри. Теперь даже при всей его практической сметке трудно бы заподозрить Санчо в корысти. Он становился вполне достойным спутником искателя правды, борца за униженных и обездоленных. Ему с его деловитостью, здравым смыслом и впрямь впору быть губернатором.
И теперь им обоим — Санчо и Дон Кихоту — противостояла стихия развращенной, себялюбивой, бесправной, голодной, бродячей Испании. Автор приглушил в романе пародийные интонации, но углубил социальную сатиру.
Идальго, у которого всего две-три виноградные лозы, а землицы — волу развернуться негде, — и крестьянин, у которого и того нет, — союз, символичный для Испании XVI–XVII веков. Их кровью и потом создавалось могущество испанской монархии. Им и спрашивать ответа у правителей за ту нищету, которой они обрекли страну. За то, что даровое золото из колоний лишь подорвало национальную экономику, развратило аристократию, породило тунеядство, паразитизм. За то, что страна не производит, а потребляет. Страна-нахлебник, колосс на глиняных ногах.
Им, крестьянину и бедному идальго, отрицать старое, отжившее. Ведь особенность испанского Возрождения в том и состоит, что буржуазия здесь не сложилась в силу, которая могла бы стать ведущей в культурной жизни страны.
А как с новым, глашатаями чего являются Дон Кихот и Санчо? Может быть, нарождающихся новых, буржуазных, отношений?
О гениальном произведении Сервантеса написаны тысячи страниц, изданы сотни книг. И существуем полтора десятка разных толкований. Сервантисты на Западе до сих пор спорят, какое именно событие в том или ином эпизоде осмеял Сервантес. Напрасная попытка — Сервантес слишком умен, чтобы дразнить по мелочам власть предержащих, и слишком глубок, чтоб размениваться на злободневный фарс. А на этом порой строятся концепции. И так как подобная расшифровка всегда произвольна, а Сервантес — знамя, от которого не отказалась бы любая партия, вокруг его имени идет постоянная неутихающая борьба.