В некоторых вопросах нет единого мнения и среди советских литературоведов. Но одно, видимо, несомненно. Сервантес горячо приветствовал раскрепощение личности от пут средневековья, но царство «купли и продажи», потихоньку идущее на смену старому миру, не пробуждало у писателя радужной мечты. Он видел, что здесь для человека уготованы новые цепи. Писатель Возрождения, он отчетливо ощущал ту дисгармонию, которую повсюду несло с собой установление власти чистогана. И, страстно отвергая старое, предостерегал современников во имя Человека от новых заблуждений.
Социальный фон в романе понемногу расширялся. Появлялось все больше вставных новелл.
Но мысли теснились. Да и не все, о чем хотелось написать, что вспоминалось, отливалось в образы, могло войти в роман. И параллельно с романом Сервантес работал над «Назидательными новеллами».
Он дал широчайшую реалистическую картину нравов, изобразил блеск и нищету Испании. Жизнь богатых и знатных, изысканных и развращенных — быт попрошаек, обитателей притонов, воров, картежников, шулеров.
Он отлично показал веяние времени. Везде герой пикаро— плут, вечный бродяга, не привыкший трудиться. В верхах — пикаро по призванию, в низах — пикаро по необходимости. Образ, выражающий национальный кризис. Сколько их, этих пикаро, подвизалось и на поэтическом поприще!
Но Сервантес был уверен: мир не должен принадлежать пикаро. И эту свою уверенность он выразил в некоторых новеллах. Он рисует людей прекрасных, облагороженных трудом без принуждения. Это утопия, но прекрасная утопия. Такая же, как торжество справедливости. Мечта, которая, впрочем, исполняется иногда — по случаю. Беды выступают против человека фронтом, но иногда возникает брешь — и тогда выпархивает случай. Лови его! Иначе им воспользуется пикаро. Случай — вот когда Сервантес воспел ему хвалу.
«Назидательные новеллы» были облачены в изящную форму и одень понравились современникам. За девять лет они издавались десять раз.
«Когда полоса невзгод тянется слишком долго, это значит, что радость близка».
В конце лета 1614 года вышло в свет продолжение «Дон Кихота». Оно именовалось так: «Второй том хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского, содержащий рассказ о его третьем выезде и являющийся пятой частью его приключений».
С изумлением, болью, гневом смотрел на эту книгу тот, кто по праву считал, что он и Дон Кихот неотделимы друг от друга. На титуле мелким шрифтом было напечатано другое имя: «Сочинено лиценциатом Алонсо Фернандесом де Авеллянеда из города Тордесильяс».
Если бы все громы небесные вдруг обрушились разом, то и они не оглушили бы писателя так, как этот предательский удар из-за угла. К обидам, мелким уколам самолюбия Сервантес уже почти привык. Но отнять, изуродовать его детище!.. Это было уже слишком.
И кто он такой, Алонсо Фернандес де Авеллянеда, откуда эта вражда: эти намеки на старость Сервантеса, будто сам сочинитель и впрямь никогда не будет стар, это сравнение писателя с развалинами замка Сан-Сервантес?
Имя сочинителя ничего не говорило Сервантесу, не пробуждало и тени воспоминаний. А вот его сочинение…
«Пусть никто не удивляется, — писал Авеллянеда, — что эта вторая часть исходит от другого автора, ибо не так уж редки продолжения разных повествований, принадлежащие перу различных лиц. Сколько поэтов воспевало любовь Анжелики и ее приключения! Написано много различных «Аркадий», и «Диана» принадлежит не одной руке…»
Но нет, здесь-то есть чему удивляться. Книга Авеллянеды скорее примыкает к серии воровских подделок сочинений, популярных у читателей. И этому тоже есть примеры в литературе.
И все-таки что заставило автора прибегнуть к такому подлому средству? Желание сделать коммерцию? Нажиться за счет автора нашумевшего романа? Нет, едва ли только это — тон повествования слишком уж пристрастен.
Может быть, личная обида? Да, Авеллянеда так и указывает: одна из причин написания книги — обида, нанесенная ему. Но трудно предположить, чем обидел человека, если даже не знаешь его в лицо? Правда, вот это уже кое-что разъясняет: Авеллянеда, если верить ему, оказывается, мстит еще более за чужую обиду. Как это он пишет? За обиду, нанесенную ему и еще более тому, «кого столь справедливо превозносят самые отдаленные народы и кому столь многим обязана наша нация…».