Доковыляв до скамейки, я кое-как уселась, вытянув валенки вперед, и изучила билет, купленный мне шофером “козлика”. Проходящий мимо молодой мужчина вдруг сунул пустую бутылку от пива прямо в мой живот, спрятанный под мощной телогрейкой. Я еле успела ее подхватить, даже успела удивиться, прежде чем застыла глазами на мокром горлышке с лопнувшим пузырьком пены. Так, надо чем-то заняться, а то сейчас начнут кидать милостыню в оттопыренный карман. Посмотрим, кстати, что в кармане… Ставлю бутылку на землю, задираю повыше рукав телогрейки и лезу в карман. Зря я это сделала. Теперь рука грязная. Ничего интересного, если не считать влажной табачной крошки, заплесневевшего куска булки и обгрызенного мундштука. Пожалуй, в другой лезть не стоит. Ладно, а не раскрыть ли мне чемоданчик? Сколько там осталось до электрички?.. Я собиралась изучить его, как только сяду в электричку, но раз такое дело…
Открываю крышку. Парики, бутылочки, маски. Все это я уже видела, а вот некоторые скучающие на платформе очень заинтересовались, очень, особенно когда я примерила резиновый лоб с мощной нашлепкой длинного носа… Кислоту Поспелов изъял, как “химическое средство, которое может применяться в целях, опасных для человеческого организма”. От металлического термоса остался только круглый вдавленный след. Кстати, если он вдавленный, значит, должна быть пустота, куда можно вдавить этот кружок!.. Ощупываю выступ, трясу чемоданчик, отчего на асфальт вываливается шприц. Осторожней надо быть, осторожней, а то граждане позовут милиционера, и не поможет мне справка, выданная Поспеловым.
Я потрогала кружок с монограммой просто так. Захотелось почувствовать пальцами гравировку. Мои инициалы, как странно. Если это серебро… Не знаю, как это получилось, но кружок слегка повернулся под пальцами. Я нажала посильней, вращая его, и он опять повернулся, откручиваясь! После третьего поворота в чемоданчике что-то щелкнуло. Прямоугольный выступ, в котором были сделаны углубления для кислоты и пузырька с вазелином, отошел от крышки на миллиметр, но я этот миллиметр заметила. Не обращая внимания на собравшихся сзади полукругом зрителей, я приподняла выступ и обнаружила под ним: три паспорта (один заграничный), их я изучу попозже, в пакете из тонкой нервущейся фольги — три пачки денег в иностранной валюте (“Доллар, точно доллар!” — уверенно заметил кто-то из зрителей, когда я, вытащив одну бумажку, изучала ее на просвет, а другой поправил: “Не доллар, а сто!”), а в другом таком же блестящем пакете оказался конверт с фотографией. На фотографии темноволосый мужчина улыбался, демонстрируя рекламный оскал зубов и грустные глаза над идеальным греческим носом. Конверт подписан, а фотография — нет.
Из всех паспортов на меня смотрела незнакомка, у которой я пыталась украсть через стекло вагона кусочек жизни, а потом подарила ботинки и одежду.
Бесшумно подползла электричка. Я посоветовала народу не медлить и занимать места, защелкнула замки чемоданчика и поковыляла к мосту. Хорошо бы меня кто-нибудь теперь пристукнул. Ну что вам стоит, любопытные граждане, пойти за мной потихоньку, долбануть по башке, вырвать чемоданчик — все видели, сколько там денег?! — и сбросить с моста под колеса проходящего скорого поезда?
Пройдя несколько ступенек моста, я остановилась. Ничего не поделаешь, придется скинуть валенки. Осматривая грязные мокрые ступеньки, я уговорила себя и с упорством циркового клоуна, бесконечно повторяющего однообразные трюки, одолела в огромных негнущихся валенках на потеху зрителям еще шесть ступенек. Потом легко и быстро взбежала на проклятый мост и спустилась с него (в одних носках), прижимая к себе снятые валенки.
Обулась (носки, понятное дело, пришлось снять и выбросить) и осмотрелась.
Четыре такси с шашечками. Чуть поодаль — четыре веселых водителя делятся жизненными наблюдениями. Ковыляю к ним и сразу же выбираю самого веселого — у него одного рот остался открытым в капкане смеха, когда я протянула конверт с адресом.
— Тебе столько и за месяц не собрать, — успокоил меня таксист. — Чего ты там забыла, мать? Остальные просто отошли подальше.
— Сколько?
Таксист предложил на выбор: отвезти меня к Мухтару на постой (этот Мухтар, оказывается, если его разжалобить правдоподобной историей жизни, накормит, приоденет и даст выспаться за просто так), к Афине Заболотной (это не фамилия, она живет за болотом, место у них в Серпухове есть такое, “болото” называется), та баба суровая (пока врачу не покажет, на улицу зарабатывать не пошлет), зато справедливая; или вот тут, рядышком — в пивную при вокзале, им нужна посудомойка, глядишь, если повезет, разрешат ночевать в котельной.
— Сколько?
Таксист огляделся, почесал за ухом, покосился на металлический чемоданчик.
— Сколько?
— Пойми, мать, я же потом на дезинфекцию салона потрачу больше, чем тебе сегодня подали. На кой мне это надо? — он откровенно покосился на мою бритую голову.
Надоело спрашивать. Ковыляю к лавочке, открываю чемоданчик, достаю две зеленые бумажки, подумав, еще одну засовываю в карман телогрейки. Подхожу к таксисту, обмахиваю его оторопевшую рожу небольшим веером из двух сотен и уверенно заявляю, что вшей у меня нет.
Как я садилась в красное такси, собрались посмотреть оставшиеся без заработка водители и несколько скучающих на остановке местных жителей. Это было очень элегантно, очень. Сначала таксист подбежал к задней дверце и услужливо распахнул ее, слегка изогнувшись в пояснице. Потом я, повернувшись задом, слегка изогнулась в пояснице и исхитрилась сесть, выставив наружу валенки. Затем, сняв валенки, я затащила в салон сначала босые ноги, следом, соответственно, сами валенки, после чего таксист захлопнул дверцу, разогнулся и быстрой трусцой ринулся на свое место.
Закупорившись в салоне, он первым делом внимательно изучил иностранную валюту на просмотр, на ощупь и на реакцию слюны, зачем-то размазанной большим пальцем по физиономии американского президента. После чего удовлетворенно вздохнул, завел мотор, посмотрел на меня в зеркальце, подмигнул и весело предложил:
— Споем?!
Я откинула голову на спинку сиденья, пошевелила босыми пальцами ног и закрыла глаза. Я умерла, это точно, это не вопрос. И города этого не существует, он придуман только для мертвых. Я попала в тот вариант ада, где собирают безголосых и требуют от них постоянного пения.
— Нет, ты пойми, нам ехать минут сорок, все бомбари любят кассеты ставить, а я люблю спеть с кем-нибудь. Это душевнее получается. Понимаешь? Как не понять!..