Устроившись в Александровской слободе, Иван Васильевич снова приблизил к себе своих фаворитов. Первые места среди них по-прежнему были отданы Басманову, Малюте Скуратову и Афанасию Вяземскому. Их дурное влияние хоть и распространялось на государя, но по большому счету они не имели тех широких полномочий, которые были у «избранной рады». Они позволили Ивану Васильевичу стать «самостоятельным» и вскоре увидели, что контролировать дела деспотичного царя уже невозможно.
Но фавориты пока еще были довольны своим положением. Они набирали в опричнину дворян и детей боярских, и вместо 1000 человек туда входило уже до 6000. Всем вновь избранным раздавались поместья и вотчины, отнимаемые у прежних хозяев. Последние лишались не только владений, но даже домов и всего движимого имущества. Случалось, что их в зимние морозы высылали пешком на необжитые земли. Новые же владельцы поместий и вотчин, уверенные в своей безнаказанности, позволяли себе всяческий произвол над крестьянами и вскоре привели их к такому разорению, что казалось, будто эти земли посетил неприятель.
Опричники давали особую присягу, в которой обязывались не только доносить обо всем подозрительном и неучтивом по отношению к самодержцу, но даже не иметь никаких контактов с теми, кто не входил в число избранных. По свидетельству летописцев, им даже вменялось в долг насиловать, предавать смерти земских людей и грабить их дома. Иностранцы, посещавшие Московию в те годы, писали, что символом опричников были изображение собачьей головы и метла — в знак того, что они кусаются как собаки, оберегая царское благополучие, и выметают всех лиходеев. Они же говорили, что «если бы сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее».
Любому доносу опричника на земского человека верили беспрекословно. Опричник везде и во всем был высшим существом, которому нужно угождать; земский же человек был существом низшим, лишенным царской милости, и его следовало обижать. Земщина представляла собой как бы чужую покоренную страну, отданную на произвол завоевателей. Понятия справедливости и законности на Руси исчезали, и на их место заступали сила и беззаконие.
Царский образ жизни свидетельствовал о его психическом помешательстве. Он завел у себя в Александровской слободе подобие монастыря, отобрал для него 300 опричников, надел на них рясы, сам себя назвал игуменом; Вяземского назначил келарем, Малюту Скуратова — пономарем, сам же сочинил для этой монашеской братии устав и вместе с сыновьями ходил звонить в колокола. В двенадцать часов ночи все должны были собраться у него для продолжительной полуночницы. В четыре часа утра ежедневно вся братия по царскому зову собиралась к заутрене, которая длилась до семи часов. Сам Грозный так усердно клал земные поклоны, что у него на лбу появлялись шишки. Затем, в восемь, все шли к обедне. Самодержец, как игумен, не садился со всеми за стол, а читал житие дневного святого. Он обедал один, когда его братия насыщалась.
Потом по распорядку дня следовали казни. Царь самолично ездил пытать и мучить опальных. Эта процедура доставляла ему огромное удовольствие: после кровавых сцен он обычно был в хорошем расположении духа. Монашеская братия также выступала в роли палачей, у каждого под рясой был для этой цели длинный нож. В назначенное время отправлялась вечерня, затем все собирались на вечернюю трапезу, после чего отправлялось повечерие. После него Грозный уходил почивать, а слепцы попеременно рассказывали ему сказки.
«Неужели во всем государстве не нашлось человека, обладавшего хоть какой-либо властью, чтобы усмирить разбушевавшегося тирана?!» — воскликнет читатель. Конечно, такие люди были, но их участь оказывалась трагичной. Однако был среди них и такой, которому было очень трудно противостоять, так как в его руках находилась церковная власть. Это митрополит Филипп — тот самый игумен Соловецкого монастыря, который когда-то принял под свою опеку опального Сильвестра.
Митрополит Афанасий, не вынесший того, что происходило в державе, отказался от служения деспоту и в 1566 году удалился на покой в Чудский монастырь. Нужно было найти ему замену. Царь сам предложил кандидатуру соловецкого игумена, совершив тем самым весьма противоречивый поступок. Духовные и бояре придерживались единогласного мнения, что нет человека более достойного, чем Филипп.
Он происходил из знатного и древнего боярского рода Колычевых. Его отец, боярин Стефан, был важным сановником при Василии Ивановиче, а мать наследовала богатые владения Новгородской земли. Молодой Федор служил прежнему правителю на военной и земской службе. В тринадцати летнем возрасте он удалился от мира и принял постриг в Соловецком монастыре. Уже через десять лет Филипп стал игуменом этой божьей обители.