И он вытащил за косы на центр помоста девушку со светло-голубыми волосами и зеленоватой кожей. Глаза были огромны, подымались к вискам необычным разрезом. И были наполнены диким, нечеловеческим ужасом. Но, несмотря на это, она была очень красива – тонкая талия, большая грудь, широкие бедра, точеные, тонкие черты лица. Рабыня вызывала желание, и толпа это заметила, глухо завыв. Идорна смотрела на все происходящее ничего не понимающими глазами, пока не вспомнила о том, среди людей существует рабство, и эти мелкие твари стали ей еще отвратительнее.
– А скоко стоит? – завопил кто-то с дальнего конца площади.
– Дорого! Двести золотых! – ответил работорговец. – Но посмотри на нее, разве она не стоит даже большего?
– Стоит, стоит! – заорал с другого конца площади толстяк в малиновых шелковых одеждах. – Я покупаю! Мое имя Цыфывк, хозяин Южного Дома Удовольствий!
– Она ваша, благородный Цыфывк! Продано!
– И обработайте ее сразу же, Сагет, – продолжал вопить работорговцу толстяк. – Только режьте глубже, чем обычно! Я доплачу за это пять золотых!
– Всегда к вашим услугам, господин! – с этими словами он махнул рукой своим помощникам, уже поднявшимся на помост и те, схватив дико завизжавшую и задергавшуюся в их руках девушку, сноровисто и привычно привязали ее к козлам, широко разведя ей ноги в стороны и открыв обозрению снова завывшей толпы покрытый голубоватым пушком цветок любви.
– Господин! – зашлась криком девушка. – Вы же обещали, что если я буду делать все как надо, вы не продадите меня в Дом Удовольствий, я же так старалась!
– Заткнись, тварь! – оборвал ее работорговец и, взяв большой, кривой нож, подошел к ее грубо разведенным в сторону ногам и сделал что-то такое, от чего над площадью забился полный нечеловеческой муки крик.
Идорна не видела, чем он занимался, и пыталась понять, за что мучают несчастную, совсем еще молоденькую самочку. Через некоторое время работорговец выпрямился, утер окровавленной рукой пот со лба и швырнул на помост какой-то залитый кровью кусок плоти. А над девушкой уже склонился маг, шепча заклинания, и страшная рана между ее ног на глазах стала покрываться корочкой струпа. Пораженная дракона с отвращением поняла, что работорговец зачем-то вырезал рабыне половой орган. Недоумевая, она смотрела, как он, подойдя к привязанной девушке с другой стороны, быстро отрезал ей обе груди и также швырнул их на помост.
– Все! – заорал он толстяку. – Она готова, можете забирать, отлежится месяц-другой и сможет приступать к работе.
– Крайне вам признателен, Сагет! – завопил в ответ толстяк. – Счет вы знаете куда присылать! И жду вас в гости, у меня есть редкие вина с Мерхарбры! Продегустируем!
– Обязательно приду, уважаемый! – поклонился ему работорговец.
Идорна с ужасом, в потрясении смотрела на происходящее, все еще не веря своим глазам. Вот так вот, походя, на глазах у толпы искалечить молодую самочку? Зачем? Она не могла этого понять и спросила стоявшего справа от нее школяра:
– Для чего все это?
Тот посмотрел на нее, как на последнюю идиотку, а потом обратил внимание на ее одежду и сказал ничего не понимающей дикарке, еще не знающей, что раз уж она вошла в город, то этого помоста ей не избежать:
– Дык рабынь для удовольствий делают. Из тебя хорошая получится… Гы-гы-гы…
Она захотела ударить мерзкую тварь, но он, продолжая хихикать, увернулся и исчез в толпе. Идорна же услышала слева от себя тихий плач и слова, повторяемые шепотом:
– Ланха, Ланха, любимая, нет, только не ты, не ты…
Она оглянулась и увидела полные слез глаза юноши, устремленные на милую шатенку, тем временем поставленную в центре помоста. Когда девушка сжалась, пытаясь прикрыть руками пах, из толпы кто-то заорал:
– Да не прикрывай, дура! Скоро прикрывать-то нечего будет!
И толпа грохнула хохотом. А белокурого юношу в форме студента как будто кто-то ударил: он сжался, что-то шепча себе под нос. Потом поднял широко открытые, не понимающие, как вообще может происходить подобное, глаза и встретился взглядом с Идорной, во взгляде его сквозило беспросветное отчаяние. Поняв, что него смотрят, он попытался протолкнуться назад, но не смог и сжался сильнее. А дракона посмотрела с жалостью и, по-видимому, парнишка эту жалость уловил, потому что с безумной надеждой, надеждой на чудо, мелькнувшей в глазах, зашептал драконе:
– Это моя любимая, моя невеста… Я учился в столице, приехал в отпуск, а ее уже за долги отца забрали работорговцы… Я продал все, что у меня было, но этого, – и он указал глазами на тощий кошелек, зажатый в левой руке, – этого не хватит даже на четверть минимальной цены… А я бы любил ее какой угодно, пусть даже искалеченной, лишь бы только живой…
И из глаз паренька снова заструились слезы, он сжался, ожидая насмешки. Идорна не могла поверить своим ушам – неужели же люди, эти убийцы детей, тоже умеют любить? Она сунула руку в карман, нащупала один из драгоценных камней, взятых с собой в подземном замке, и сунула в руку несчастного студентика. Он потрясенно уставился на камень, потом на нее, все еще не веря своему счастью и шепча:
– Госпожа… Госпожа… Но ведь это стоит больше пятисот золотых…
Она только махнула рукой в ответ, несколько смущенная благодарностью, засиявшей в его глазах, и не понимающая, за что же люди так ценят эти блестящие камешки. Тогда юноша, услышав, что его невесту уже почти продали, с неистовой силой прорвался к помосту и закричал работорговцу:
– Я даю за эту девушку четыреста золотых монет, господин работорговец!
– Да откуда у тебя такие деньги, чарбов сын, – с презрением отвернулся от него тот.
Тогда юноша с отчаянием начал оглядываться и, увидев стоящего метрах в десяти от него старика в синей хламиде с золотым поясом, что было сил закричал ему:
– Господин Трааранг! Господин Трааранг! Вы же ювелир, пожалуйста, подтвердите господину работорговцу стоимость этого камня.
Старик внимательно посмотрел на него и, узнав, заулыбался:
– Сейчас посмотрим, юный Нифос, сейчас посмотрим… – говорил он на ходу, проталкиваясь к юноше. – Это ведь твоя Ланха там, на помосте, да? Ее папа задолжал, да?