Странная это была песня - без слов. И странные звуки - гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях…
Но этой песне ответил гром!
Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого - весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, но все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.
Грохот стоял неописуемый, словно вся ледяная исполинская лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось - то ли размозжит головы о каменный свод, то ли улетим на льдине в раскрывшуюся бездну.
Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.
Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам здорово повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, всё было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада.
Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета - на пологой части ледника просто появился холм.
'Зря они стреляли в этих горах', - вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я полюбовался им, отряхнул и заботливо спрятал в бумажник. Потом оглянулся: где монах?
Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Видимо, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутновато-голубым зеркалом.
Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катынтау.
'И нам туда лезть?', - панически подумал я.
Монах обернулся и помахал рукой:
– Поднимайся, Андрей!
Я стал взбираться к нему. Вот влип - со спятившим монахом на самом грандиозном ледопаде Кавказа! Но тут стало не до рассуждений. Ветер словно сорвался с цепи: сек снегом глаза, раздувал куртку, пытался сбросить в бездну, где уже бесновалась белая круговерть. Ясная погода в одну минуту сменилась пургой.
Наконец обледенелые гамаши монаха оказались на уровне моих глаз, но тут яростный порыв ветра буквально сдул меня - ноги заболтались в пустоте, одна рука сорвалась с ледоруба, и я отчаянно пытался удержаться за металлический клюв другой. К счастью, ледоруб был плотно вбит в снег, но потерявшие чувствительность пальцы уже соскальзывали…
Меня рванули за шиворот так, что я буквально взлетел, и лицо монаха оказалось напротив моего. И в самом деле спятил: глаза блестят зеленью, как у кота, волосы и усы белые от инея, а губы кривятся в сумасшедшей улыбке.
– Лед! - провозгласил он. - Ты, наверное, не знаешь, но это самое странное вещество во Вселенной. Даже простое зеркало обладает необычными свойствами, а уж ледяное…
Я не знал, что ответить, пытаясь прийти в себя. А монах пристально поглядел на меня, и лицо из оживленного вдруг сделалось прежним - худым и жестким.
– Посмотри в это зеркало, - потребовал он. - Скажи, что ты видишь в нем.
Я оглянулся - но вокруг никого, лишь сумасшедшее летящий снег. Как хотел бы снова оказаться в том 'санатории', пусть и на положении пленника!… Потом, почти помимо моей воли, глаза обратились к ледяному зеркалу.
Это действительно было зеркало! Из мутноватой глубины выплыло искаженное, но явно мое лицо. За ним я разглядел причудливо искривленный пейзаж, но это были не горы, да их и не увидеть из-за метели. Я стал вглядываться…
Странно, что вроде железнодорожной станции, отраженной в кривом зеркале. Пути, платформа с карикатурными людьми, изогнутые в дугу вагоны…
Я хотел оглянуться, но услышал только удаляющийся голос монаха:
– Береги цветок.
И все исчезло…
3. Парк в сумерках.doc
За окном вагона предлагали пиво и вяленую рыбу, а я лежал на второй полке и пытался понять, как здесь оказался. Только что проснулся и с изумлением обнаружил, что ничего не помню после этого чертова Адишского ледопада. Оставалось думать, что мы все-таки перебрались через Безенгийскую стену, а потом Симон посадил меня на московский поезд, но я все забыл. Результат инъекций в том 'санатории'?…
В общем, доехал до Москвы как пришибленный. На Киевском вокзале первым делом зашел в Интернет-кафе и набрал в поисковой строке 'Новый Афон'. Вывалилась куча ссылок: история монастыря, прейскуранты пансионатов, рассказы туристов, фотографии…
Моя догадка подтвердилась: когда-то монастырь и в самом деле был великолепен, но долгое время оставался в запустении, и лишь недавно его начали восстанавливать. А пока над буйной зеленью поднимались облезлые стены собора, торчали какие-то ржавые трубы, монастырских виноградников не было и в помине, и туристы делились впечатлениями только о знаменитых новоафонских пещерах. Водопад сохранился, и падающая вода действительно походила на кудри девушки (странное сравнение для монаха), но вокруг царило запустение…
Так откуда же ты, Симон?
С тяжелым сердцем я вышел из Интернет-кафе и отправился в общежитие.
Последний год в университете прошел уныло. В аспирантуру меня не взяли, не было денег заплатить, кому следует, но пригласили и дальше посещать заседания рабочей группы по футурологии. И на том спасибо. Работу преподавателя подыскал в институте подмосковного города Р. Платили там немного, но я надеялся со временем перебраться в Москву.
А еще этой зимой получил 'мыло' все от той же странной организации, с предложением поехать на другой семинар, в этот раз на Украину. Словно меня не держали в тюрьме, а потом не пытались убить…
Я не стал отвечать, и вскоре про это предложение позабыл…
Последний год в университете усердно работал над дипломной работой о вариантах будущего развития России. Со своими мнениями не лез, просто старался перечислить имеющиеся сценарии, а их хватало. Обзор начал с планов, а скорее мечтаний российской политической элиты. Детально разработанных сценариев с цифровыми выкладками, как у западных аналитиков, не было и в помине.
Естественно, преобладал административный восторг. Предполагалось, что Россия на равных войдет в мировое разделение труда, сначала как поставщик сырья, но со временем отвоюет и долю рынка высоких технологий. Вооруженные силы останутся надежным щитом от враждебных посягательств, народонаселение снова начнет расти, а республики бывшего СССР в основном перейдут на дружеские позиции.
Западные, в основном американские исследовательские центры, тоже упоминали этот вариант, но указывали, что западная элита смирится с существованием России лишь как сырьевого придатка. Никаких высоких технологий в России, особенно военных, она не допустит, продолжив работу по их разрушению. В России должны остаться лишь технологии среднего уровня: автомобили, сборка электроники на основе импортных компонентов, производство других потребительских товаров. Коррупция и организованная преступность будут по-прежнему разъедать страну, и этот вариант представлялся американцам лишь замедленным сползанием к полному краху.
Самым вероятным считалось, что российская элита, занятая грабежом собственной страны, не справится с деградацией промышленной инфраструктуры, вооруженных сил и качества народонаселения. Через несколько десятилетий в европейской части России останется не более 80 миллионов жителей, резко вырастет число техногенных катастроф, и может понадобиться ввод международных сил для поддержания порядка, по образцу бывшей Югославии или Ирака. Контроль над богатыми сырьем Сибирью и Дальним Востоком будет утрачен, и они войдут в сферу влияния Китая. Чтобы предотвратить столь нежелательное усиление Китая, Америка должна принять решительные меры для укрепления своих позиций в Сибири. Вкладывать капиталы в создание производств по добыче и переработке сырья, в подкуп российской элиты, а в перспективе, по мере дальнейшего ослабления России, объявить Сибирь общим достоянием человечества и ввести международное (читай, американское управление).