Ночью она, естественно, не работала, а возле базара меня остервенело облаяли собаки - к счастью, вполне обыкновенные. Пришлось отойти подальше и устроиться на склоне холма под скальным навесом.
Ночь была бесконечной: мучил холод, и невнятно бормотали деревья в роще неподалеку. Утром солнце поднялось не из моря, а над пологом туч, словно мглы от мирового пожара. Оно висело напротив меня, будто красный воспаленный глаз. Наконец я увидел первый вагончик, ползущий вверх под серебристыми нитями тросов, и поспешил к станции. Когда я начал спуск - один в пустом вагоне, - солнце поднялось выше, и над лесом зарозовели каменные колени скал.
Дома я поспал, и все случившееся - Аннабель, мужчина с мечом, громадный пес - стали казаться обыкновенным кошмаром. Была ли поездка в Ялту вообще?
Я умылся и пошел к Кире. Она встретила меня как ни в чем ни бывало, и мы отправились в парк. За лужайкой, где на этот раз не оказалось павлина, набрели на стену со сводчатой нишей. В нише по камню шла надпись 'TRILBY', а под надписью были барельефы: каменная собака прыгала на каменную кошку. Из ниши струилась вода.
– Совсем как у нас дома! - рассмеялась Кира. - У нас черная собака по кличке Пират, и важный сибирский кот. Как начнут порой драться! Пират наскакивает на кота, а тот сидит и бьет собаку лапой по морде: Фыр! Фыр!…
Будто чуть потемнело в парке, но тут же вновь засияло солнце. Кира продолжала говорить, сжимая прохладными пальцами мою руку. Мы спустились на загроможденный камнями пляж, скинули одежду, и я всей кожей ощутил палящее и ласковое прикосновение солнца. Вода сначала показалась холодной - мы брызгали друг в друга, и Кира смеялась в водяном фейерверке. Потом пригоршня соленой воды попала мне в рот, и я упал в теплую воду, отплевываясь и хохоча одновременно.
К обеду Кира ушла в санаторий, а я отправился домой и снова поспал. Маслевича все не было. К вечеру я проснулся, побежал в санаторий, и мы опять пошли в парк.
Порозовел и медленно угас скалистый замок Ай-Павели. Солнце скрылось, мягкий полусвет разлился по парку, таинственно преобразив его. Темными драконами простерлись над серой травой ветви ливанских кедров. Желтые цветы выглядывали из черных крон магнолий. Тихо журчала вода под аркой, словно боясь разбудить от каменного сна кошку с собакой. И я снова ощутил странное чувство - что здесь не бывает ни солнечного дня, ни смены сезонов. Вечно сумерки стоят на этой лужайке, и вечно цветут магнолии…
Мы сели на скамью и долго молчали. Потом я протянул руку и дотронулся до плеча Киры, гладкого под тонкой тканью. Попытался привлечь девушку к себе, но Кира со смешком отодвинулась.
– Не распускайте рук, молодой человек.
Тогда я сказал то, что изумило меня самого. Как-то не говорил этого раньше.
– Я люблю тебя.
Кира опять рассмеялась, но как-то глухо:
– Вам это только кажется, молодой человек.
Я молчал, опустошенно глядя, как песчаные дорожки, трава и деревья приобретают одинаково серый цвет, и лишь ветви колышутся темными тенями. Каким-то очень тонким ароматом повеяло в воздухе… Вдруг я почувствовал теплое дыхание на щеке и повернулся. Лицо Киры оказалось рядом - она незаметно придвинулась, и я поцеловал ее прямо в дрогнувшие губы…
Мы целовались до изнеможения, и под конец оба тяжело дышали. В отдалении монотонно шумело море, хотя возможно, это шумела кровь в ушах. От мягких прикосновений губ Киры, ее щекочущих волос и скрытых легким платьем грудей по телу разливалось сладостное томление. В парке сгустилась темнота, яркие звезды взошли над черными верхушками деревьев. Наконец Кира отстранила меня и с легким вздохом поднялась со скамейки. Думая, что девушка собирается уходить, я вскочил и стиснул ее руки. Но она молча потянула меня в тень дерева и там прижала к себе. Ее сердце сильно стучало, глаза были полузакрыты и чуть блестели. Освободив одну руку, она изогнулась, что-то сделала ею и опять прижалась ко мне.
Уже не томление, а палящий огонь распространился внизу живота. Я провел ладонью по спине Киры, коснулся шелковистого бедра и понял, что она спустила трусики. Уже плохо соображая, что делаю, я рванул свои шорты вниз и, ощутив ягодицами прохладный воздух, прижал девушку спиной к стволу дерева. Хотя Кира разомкнула ноги, было не слишком удобно, и я только после нескольких попыток вошел в нее, ощутив горящей плотью нежность и как бы прохладу. Кира застонала, уронив голову мне на плечо, а потом подняла, чуть оскалив зубы. Казалось, все дерево мягко трепещет, когда я поспешно двигался вверх и вниз, скользя между бедер Киры. Я толкал все сильнее, обдирая колени о кору дерева, и эта боль слилась со сладостной болью, что стала наполнять мои чресла. Лицо Киры зажглось пунцовым светом, глаза закрылись, и мы оба вскрикнули, когда огонь пронизал меня, толчками изливаясь наружу…
Пламя угасло, но из обволакивающей нежности еще долго не хотелось выходить. На щеках Киры блестели слезы, и поцелуями я слизал несколько соленых капель.
Наконец с неохотой отстранился. Пришлось дать Кире носовой платок. Она нервно рассмеялась:
– У меня ведь в первый раз. Я и не думала, что так получится.
Спотыкаясь, пошла к скамейке, и мне пришлось придерживать за локоть. Села, чуть повозилась и вздохнула:
– Чувствую такую слабость.
Склонив голову мне на плечо, затихла. А меня переполняли покой и нежность, я слушал лепет листьев, плеск моря внизу и прерывистое дыхание Киры.
Наконец она подняла голову и хрипловато рассмеялась:
– Вообще-то давно пора в санаторий. А то еще не пустят.
На ногах держалась неуверенно, и я провожал ее, взяв под руку. Понемногу Кира пришла в себя и стала рассказывать. История была самой обыкновенной: училась в мединституте и, простыв в нетопленом общежитии, заболела пневмонией. Долго лежала в больнице, а потом повезло: по президентской программе 'Здоровая молодежь - здоровое будущее' ей дали путевку в Крым. Тут она ожила…
У санатория поцеловались на прощание, а потом Кира поднялась по ступенькам. Дверь отворили, что-то проворчав при этом. Я еще постоял и отправился домой. Меня продолжали наполнять теплота и нежность, я словно плыл по темной улице, а внизу шумело море, поворачивая вслед белки бесчисленных глаз.
Но по мере приближения к дому я шел все медленнее, а возле ворот остановился совсем: за стеной угрожающе заворчала собака. Словно холодом дохнуло из темноты, вспомнились события прошлой ночи. Днем они стали казаться нереальными, а чудесно закончившееся свидание с Кирой вообще заставило забыть обо всем, но теперь вдруг показалось, что кто-то подкарауливает в темноте - то ли мужчина с мечом, то ли черный громадный пес…
А если меня не оставили в покое? Ведь выследить было нетрудно…
Я пробовал успокоиться - это ворчала Гела, нас в комнате двое, хозяева рядом. Что может случиться?
Вошел в калитку.
Гела возникла черной тенью, несколько шагов сопровождала меня, а потом опять растворилась в темноте. Маслевича не было, вместо него оказалась записка: на несколько дней снял другое жилье. Все ясно, брюнетка…
Я разделся и лег. Попытался вспоминать Киру и то наслаждение, что испытал, но мысли мешались: перед глазами появлялась то Аннабель, склонившаяся надо мной в зеленом ореоле, то темная фигура с блестящим мечом…
Чего они привязались ко мне? Кто такие, что преследуют в темно-призрачной Москве и наяву?
Мне становилось все более не по себе, я в сарайчике один и без какого-либо оружия. В поведении той странной парочки чувствовалась неуверенность, но кто знает, что им придет на ум? Вот только где я им перешел дорогу?… Нет смысла гадать, все слишком странно. Я спустил ноги на прохладный пол, тихо прокрался к двери и включил свет. Оконные рамы массивные, с частым переплетом - наверное, переставлены откуда-то. Я тщательно задвинул шпингалеты, теперь так просто не влезешь.
В углу лежала груда деревянных брусков - наверное, припасены для ремонта. Я выбрал один поувесистее и прислонил к кровати.
Затем осмотрел дверь, вот где слабое звено. Сделана из фанеры, хлипкий крючок вместо запора. Разве что подпереть кроватью… Я попробовал сдвинуть кровать Маслевича, но тщетно: деревянный топчан был приколочен боковиной к стене. При этом задел рукой электрическую розетку, и появилась другая идея. После школы, пока не поступил в университет, мне пришлось поработать дежурным электриком, и там надо мной однажды зло подшутили…