- Я собрала тебе еды в дорогу, - сказала Весна, кладя на крыльцо походную сумку мужа. - И листья для отвара. Не забывай про них.
Упоминания о терпком травяном отваре, вызвали у Ханриса неприятную тяжесть в груди, напоминая о той боли, которую тот должен заглушать.
Взглянув на мужа, Весна нахмурила брови:
- Ты с вечера глаз не сомкнул?
- Не спалось, - кивнул Ханрис. - Вот как выслежу зверюгу, после и высплюсь.
- Ты сидишь тут с середины ночи, и куришь?
Ханрис лишь пожал плечами, понимая к чему Весна ведёт.
- Помнишь, что тебе сказала баба Дарина, на счёт этой чертовой трубки?
Конечно, Ханрис помнил всё, что сказала ему слепая на один глаз, высохшая до состояния живого трупа, баба Дарина.
«Век твой отмерен, молодец» - прозвучал в голове Ханриса её скрипучий голос, а в нос словно ударил дурманящий запах трав в доме волхаринской ведуньи. - «Чёрный ком гнили внутри тебя сидит. Он будет расти, питаясь твоим духом и телом, покуда не сожрёт тебя всего. В конце, станешь слаб ты, как младенец новорожденный».
То, с каким холодным равнодушием говорила эти слова Дарина ему в лицо, лишая всяческой надежды, как и сомнений в том что старуха врёт, ужаснуло Ханриса, пусть прежде не боялся он ни зверя ни человека, ни одного врага на войне, а эту старую ведунью испугался до мурашек.
А Дарина продолжала:
«Прискверная же тебя ждёт кончина, солдатик. Отвары мои боль заглушат, но участь твою не изменят. Мёртв ты уже, хоть и ходишь и дышишь».
«Сколько мне осталось?» - спросил тогда Ханрис пересохшими губами, стараясь скрыть дрожь в собственном голосе.
«Кому ж это ведомо?» - отмахнулась старуха. - «Будешь мои указания слушать, может ещё пару зим перезимуешь».
С тех пор одна зима уже прошла, а он пока ещё был жив, может быть волею судьбы, а может и благодаря следованию указаниям бабы Дарины. Таковых было много, и среди них отказ от трубки, после долгого курения которой у Ханриса часто начинались приступы кашля, рвущего грудь, не дающего вздохнуть, наполняющего рот солёной кровью. И все же он переодически обращался к трубке, особенно в такие моменты как сейчас, когда требовалось над чем-то поразмышлять.
- Помню, - ответил Ханрис, взглянув на супругу снизу вверх и виновато улыбнувшись. - Но ты знаешь, как тяжело мне избавиться от старых солдатских привычек. Да и берусь я теперь за неё редко. Только когда... - он умолк, понимая, что никакие его оправдания Весну не трогают и, вздохнув, покорно передал ей трубку. - Ты права, на сегодня мне хватит.
- Рада, что мы пришли к согласию, - улыбнулась Весна, забирая из рук мужа агрегат, который с радостью разломала бы на части, но вместо этого, лишь вытрясла тлеющий в нем табак за крыльцо. Позже она вычистит эту трубку и вернёт на место, в сундук мужа, из уважения к нему и его прошлому. То было ещё одной частью их совместной жизни, которую Ханрис безмерно ценил - взаимное уважение.
Не зная чем теперь занять руки, и будто разом лишившись той сосредоточенности, в которой пребывал последние несколько часов, сидя на крыльце в ожидании утра, Ханрис поднялся, потянулся, от чего щёлкнули суставы, и выйдя с крытого крыльца под серое небо весеннего утра, огляделся по сторонам, словно ища что-то. Затем обернулся к жене.