Я кивнул.
– Но я бы лучше поехал в меньшей машине. Как вы говорили, нам не нужен несчастный случай. У вас есть что-нибудь поменьше? Вы не могли бы одолжить вашу?
– Моя машина не застрахована для водителя младше двадцати одного года, – с явной досадой возразил Мервин.
– Моя застрахована, – вмешалась Кристэл. – Мой девятнадцатилетний брат ездит на ней. Но ока не такая шикарная. Не такая, как "рейнджровер".
Кристэл достала из сумки ключи и добавила, что Мервин подбросит ее домой (к его неудовольствию), если мы не вернемся к пяти тридцати, а завтра утром привезет в офис. Я поблагодарил ее неловким поцелуем в щеку и вместе с Мервином, который не скрывал своего неодобрения, вернулся к отцу.
– Я разочарован в тебе, Бен, – сказал отец, когда Мервин объяснил ему, в чем дело. – Завтра тебе надо потренироваться на "рейнджровере".
– Хорошо. Но сегодня до того, как мы уедем, не стоит ли вызвать сюда механика, чтобы он проверил, все ли с машиной в порядке?
– Никаких неисправностей, конечно, нет. Вчера я ездил на ней в Брайтон и обратно, и она шла превосходно.
– Да, но после этого она всю ночь пробыла на стоянке. Вчера ночью кто-то пытался застрелить тебя. Предположим, что он же вбил гвоздь или два в шины "рейнджровера". Или еще что-нибудь, – закончил я таким тоном, будто сам считал мысль о диверсии ребяческой фантазией. Но отец задумался и после недолгого молчания обратился к Мервину:
– Я поеду в машине Кристэл. Бен попрактикуется на "рейнджровере" завтра. А вы, Мервин, тем временем устройте, чтобы "рейнджровер" тщательно осмотрели. Хорошо?
Мервин окинул меня мрачным взглядом. Но ведь это он больше всех хотел избежать ярлыка, что с кандидатом вечно что-то случается. Или, по крайней мере, так говорил.
В маленьком будничном ящике на колесах, одолженном нам Кристэл, я благополучно привез кандидата на встречу с избирателями Куиндла. И снова я видел и слышал, как он потряс и разбудил апатичную публику. Его слова вызывали смех и аплодисменты, и все больше и больше людей окружали его, чтобы послушать, о чем он говорит. В глазах собравшихся светилось одобрение. Они выкрикивали вопросы, чаще дружелюбные, иногда враждебные. И все получали вдумчивые ответы, простые и понятные объяснения.
Я не знал, хватит ли им сегодняшнего энтузиазма, чтобы отправиться к избирательным урнам. Но отец заверил меня, что достаточно, если они не пойдут в противоположный лагерь и не поставят свой крестик в пользу Бетьюна.
Мы втиснули в машину Кристэл изобретение отца – два деревянных ящика, каждый в фут высотой, один больше другого.
Скрепленные винтами и поставленные один на другой, они превращались в импровизированную трибуну, возвышая оратора над слушателями. Этого было достаточно, чтобы его хорошо слышали. Но в то же время он стоял не так высоко, чтобы представлять психологическую угрозу. "Мой мыльный ящик", называл отец эту конструкцию, хотя прошло много лет с тех пор, как в притягивающем толпу сооружении хранилось мыло.
Я собирал "мыльный ящик" в трех местах, разбросанных по главным точкам города. И везде тут же стекалась толпа. Любопытная, враждебная или равнодушная. И всюду, где я собирал, развинчивал или складывал трибуну, люди окружали меня и засыпали вопросами.
– Вы его шофер?
– Да.
– Он такой знающий, каким кажется?
– Даже еще больше.
– Что он думает об образовании?
– Это его конек, – улыбался я.
– Да, но...
– Я не могу отвечать за него. Пожалуйста, спросите его.
Они уходили И спрашивали его, и получали вежливые, правильные и продуманные ответы, что невозможно развивать образование без огромного увеличения налогов. Я усваивал экономические факты так же быстро, как в свое время квадратные уравнения. О появлении отца в Куиндле заранее сообщили плакаты, вывешенные по всему городу. Их распространяли активисты. И они же встречали и повсюду сопровождали нас. Их лица сияли преданностью. А я уже понял, что моя преданность относится только к отцу, но не к его партии и не к его убеждениям. Мои личные взгляды, если они у меня были, заключались в том, что хорошие идеи разбросаны повсюду. Это не собственность одного человека, который приколол к плечу розетку. И, конечно, то, что я считал хорошими идеями, другим представлялось безобразными ошибками. Я не воспринимал какой-то один-единственный пакет идей. И меня всегда привлекали те люди, которые не проявляли фанатизма, отстаивая свою точку зрения. Как, впрочем, и те, кто менял свои взгляды, плыл по течению и чувствовал смутное неудовлетворение. Это они переходили со стороны на сторону. Таких "плавающих избирателей", которых приливом то прибивает к берегу, то снова уносит в море, и собирался завоевывать отец.
Куиндл, как и Хупуэстерн, вырос вместе с промышленностью, посеянной на окружающих его полях. Здесь работу давали не электролампы, а фурнитура и краски. В Куиндле долгое время процветала политика "заполнения" – строительство огромного количества маленьких домов на каждом пустующем зеленом клочке земли. В результате город растянулся вдоль собственного зеленого пояса и страдал от пробок на улицах и долгого стояния на дорожных развязках.
Это работало в пользу ораторов на "мыльных ящиках". В летнюю жару машины со спущенными стеклами проползали мимо митинга, будто посылая весть о болезни.
Среди снежной бури листовок "Голосуйте за Джулиарда" попадались плакатики Титмесса и Уистла и, конечно, много призывов "Бетьюн лучше. Отдайте ему ваш X". Почти повсюду объявления Бетьюна были порваны. И я обнаружил, что это не просто потому, что после его гастролей на "мыльном ящике" в Куиндле прошито уже три дня. Причина оказалась в другом. Местный еженедельник "Дневник Куиндла" опубликовал хит газетных новостей вышел под шапкой "Бетьюн дешевка".