Мне следовало бы ответить "нет". Я не замечают, потому что никогда не глядел в ту сторону.
По дороге в Хупуэстерн я спросил отца, что он думает об Ушере Рудде.
Но он зевнул и сказал, что от усталости валится с ног и лодыжка болит. И почти тотчас уснул. Я осторожно вел машину, ведь у меня еще не выработался инстинкт движения. На перекрестке, резко затормозив на красный свет, я разбудил кандидата.
– Ушер Рудд, – без вступления проговорил он, будто между вопросом и ответом не прошло двадцати минут, – обожжется на законах о частной жизни.
– Я не знал, что есть такие законы, – удивился я.
– Будут.
– Ох.
– У Ушера Рудда под бейсболкой рыжие волосы.
– Откуда ты знаешь?
– Он вчера был на встрече, когда кончился обед. Полли показала его мне. На нем был черный теплый тренировочный костюм и теннисные туфли. Ты его не заметил?
– Я его не помню.
– Узнай, мог ли он выстрелить.
Я открыл рот, чтобы сказать "Вау" или "Оу", но, подумав, воздержался от обоих восклицаний. Отец искоса смотрел на меня, и я почувствовал, что он улыбается.
– Не думаю, что это он, – наконец ответил я.
– Почему?
– Вместо пуль он выбирает ядовитые чернила.
– Ты уверен, что хочешь быть математиком? Почему бы тебе не попробовать писать?
– Я хочу быть жокеем. – Это так же возможно, как погулять по Луне.
– В университете Эксетсра, прежде чем дадут отсрочку в поступлении, потребуют сообщить, где ты собираешься проводить "окно на год". Это в том случае, если ты приедешь туда не в этом октябре, а в следующем году. Они не будут в восторге, узнав о скачках.
– В Эксетере есть скачки.
– Ты чертовски хорошо знаешь, что имеется в виду.
– Мне не нравятся политики. – Переменим тему.
– Политики – смазочное масло мира.
– Ты имеешь в виду, что мир не будет вертеться без смазки?
Он кивнул.
– Когда политики упираются лбом в стену, в мире начинаются войны.
– Отец, – начал я.
– Папа.
– Нет, отец. Почему ты хочешь быть политиком?
– Такой я есть, – помолчав, ответил он. – Ничего не могу поделать.
– Но ты же никогда... Я имею в виду...
– Я никогда раньше к этому не шел? Не думай, что я не взвесил все. С тех пор как я был в твоем возрасте или даже моложе, я знал, что придет день, и я попытаюсь попасть в парламент. Но для этого требовалась солидная база. Мне надо было убедиться, что я могу зарабатывать деньги. Надо было научиться разбираться в экономике. И, наконец, пришло время, совсем недавно, когда я сказал себе: "Сейчас или никогда". И вот это сейчас.
Самое длинное объяснение, какое он когда-нибудь давал мне. И ради меня он упростил его, подумал я. Стремлению требовалось время, чтобы созреть.
И вчера в "Спящем драконе" коробочка лопнула. Стремление встало в полный рост. Сейчас дракон Джулиарда проснулся, ревет и крадется через Уайтхолл на Даунинг-стрит, 10 <Даунинг-стрит, 10– резиденция премьер-министра Британии.>. Размышляя о нем, я сбился с дороги. Пока я останавливался и изучал карту, потом, найдя, где сделал ошибку, подъезжал .к стоянке с неожиданной стороны, отец не делал никаких комментариев. Только за одну эту сдержанность я был обязан ему, как оруженосец рыцарю. Каким старомодным может быть человек.
Уже давно перевалило за шесть, когда мы добрались до площади, которая к этому времени почти опустела, и все окружавшие ее магазины закрылись.
Когда я затормозил машину Кристэл, позднее предвечернее солнце заливало мягким золотистым светом асфальт.
В офисе горел приглушенный свет, но людей не было. Я отпер дверь и на столе Мервина Тэка нашел записку, лежавшую на виду:
""Рейнджровер в ремонтной мастерской Руддов. Они тщательно все проверили и никаких неисправностей не нашли".
Глава 4
Надо бы ожидать, что отец, потративший столько нервной энергии на спектакль длиной в день, заработал вечерний отдых. Так думал я. Но во мне еще только чуть-чуть начали просыпаться жизненные силы, которые требуются от человека, собравшегося быть слугой общества. Вроде бы даже не перезаряжая батареи, отец отправился на другой марафон рукопожатий и улыбок. На этот раз не в торжественно освещенном многоцелевом зале "Спящего дракона", а в гораздо более скромном месте, которое обычно использовалось как площадка для занятий пятилетних детей в отдаленных от центра районах Хупуэстерна.
Там на стенах висели доски с пришпиленными детскими попытками рисовать. В основном тонкие фигуры с большими головами и острыми волосами, торчавшими, как змеи Медузы Горгоны. Рисунки дополняли простые призывы "не бегать" и "подними руку", написанные робкими маленькими буквами.
Яркие цвета повсюду бомбардировали глаз до пресыщения. И я не мог поверить, что такого же рода попытки были и моим образовательным трамплином.
Но так оно и было. Другой мир, оставшийся далеко позади.
В помещении стояло несколько рядов складных легких стульев. Проходили дни, и такие стулья становились для меня все более и более привычными. Как и походная трибуна для оратора. На этот раз с микрофоном, квакающим, когда его опробовали, да и в других случаях, когда его включали или выключали.
Освещение – никому не льстившие зеленовато-белые трубки дневного света. Их явно не хватало, чтобы поднять настроение и прогнать депрессию.
Так должно выглядеть чистилище, подумал я. В этой непривлекательной комнате с колонной посередине фактически собралась аудитория особого рода, которую можно пересчитать на пальцах рук и ног.