На пороге нас встретил Мервин Тэк, глядя на часы и проверяя, вовремя ли мы прибыли. Но благодаря удаче и расспросам, как проехать (стыд перед опозданием пересилил во мне гордость), мы явились точно в минуту, объявленную в розданных листовках.
На небольшом возвышении стоял стол, где рядом с временным микрофоном лежал молоток, чтобы призывать собравшихся к порядку. Деловые приготовления дополняли два больших блюда с сандвичами, прикрытых полиэтиленовой пленкой.
Две-три оживленные леди из активисток осыпали отца пожеланиями удачи.
Но уже десять минут спустя после назначенного времени стало ясно, что в этот вечер победу одержала апатия, а не энтузиазм.
Я ожидал, что отца приведет в замешательство такая маленькая аудитория и он быстро проведет неудавшееся собрание. Но он пошутил, отложил микрофон и сел на край возвышения, предлагая редким, рассеянным по комнате слушателям пройти вперед и занять несколько первых рядов, чтобы сделать встречу более интимной.
Его магия подействовала. Все прошли вперед. Он говорил просто, словно обращался к полной комнате друзей. А я наблюдал, как он превращает неудачу в полезное управление по установлению связи с публикой. К тому времени, когда сандвичи освободили от пленки, даже те несколько человек, которые пришли сорвать встречу, оказались прирученными и молчали.
Мервин Тэк выглядел задумчивым и недовольным.
– Что-то случилось? – спросил я.
– Оринда привлекла бы гораздо больше людей, – мрачно проговорил он.
– Она бы собрала полный зал. Ее здесь любили. Она каждый семестр дарила детям призы, которые сама покупала.
– Уверен, что она будет продолжать это делать.
Я сказал без иронии, но Мервин Тэк неприязненно посмотрел на меня и отошел. Одна из леди-активисток ласково пояснила мне, что время встречи совпало с сериалом о влюбленных на телевидении и что даже пабы в четверг вечером от этого страдают. Завтра будет все по-другому, добавила она. Завтра ратуша будет набита битком.
– М-м-м, – протянул я. – А что завтра произойдет в ратуше?
– Но вы же его сын, правда?
– Да, но...
– И вы не знаете, что завтра вечером у вашего отца дебаты лицом к лицу с Полом Бетьюном?
Я покачал головой.
– Фейерверк, – счастливым тоном воскликнула она. – Ни за что на свете не пропущу.
Когда я во время короткой дороги к центру Хупуэстерна спросил об этом отца, он казался полным такого же восторга.
– По-моему, – сказал я, – в завтрашней встрече больше смысла, чем в фиаско, которое могло бы случиться сегодня.
– Каждый голос на счету, – поправил он меня. – Если я сегодня выиграл даже несколько голосов, – это прекрасно. Надо перетянуть на свою сторону "плавающих избирателей". А их приходится убеждать поодиночке, одного за другим.
– Я проголодался, – заметил я, когда мы проезжали мимо ярко освещенной лавки, где готовят еду навынос. Мы вернулись и купили крылышки цыпленка, бананы и бекон. Даже там отца узнали, и он поговорил о политике с мужчиной, жарившим цыплят.
Утром я рано встал, вышел и купил "Газету Хупуэстерна". Обличение разврата и Пол Бетьюн (с фотографиями) заполняли четвертую и пятую страницы. Но на первой о главной теме дня объявлял заголовок: "Стреляли ли в Джулиарда?"
Колонки внизу оповещали: "Да" (свидетели, которые видели своими глазами). "Нет" (потому что он не пострадал). Заявление полиции ничего, не добавляло (они не нашли ружья). Зрители, считавшие себя специалистами по выстрелам, в своих заявлениях утверждали, что да, несомненно, Джулиард был объектом попытки убийства. Так думал и мужчина важного вида, а он всегда прав.
Сведенные воедино версии всех репортеров (включая и Ушера Рудда) свидетельствовали, что отрицание возможности выстрела выше в лагере Оринды Нэгл. Редактор в своей колонке не верил, что на таком низком уровне возможно политическое убийство. Мировых лидеров – вероятно. Но еще даже не избранных местных кандидатов – никогда.
Я прошел через город к кольцевой дороге в поисках мастерской Руддов и обнаружил, что работники не запирают на день территорию. Мастерская состояла из большого цеха под крышей и еще большей площадки, огороженной проволочным забором. Там проводились работы и в беспорядке стоял ожидавший ремонта транспорт. "Рейнджровер" был припаркован на площадке, и солнце уже играло на его металлическом боку.
Я спросил, где управляющий, и он вышел ко мне. Его звали Бэзил Рудд.
Худой, рыжий, веснушчатый и энергичный, он так походил на Ушера Рудда, что вполне мог бы быть его близнецом.
– Не спрашивайте, – с ходу начал он, заметив у меня газету. – Он мой двоюродный брат. Я знать его не хочу. И если вы пришли, чтобы дать работу кулакам, то нашли не того человека.
– Вообще-то я пришел, чтобы забрать "рейнджровер". Это машина моего отца.
– Ох? – Он моргнул. – Мне нужно удостоверение личности.
Я показал ему доверенность, заверенную отцом, и водительское удостоверение.
– Вполне достаточно. – Он открыл ящик, достал кольцо с ярлычком, на котором висело два ключа, и протянул мне.
– Не забудьте выключить сигнализацию. Я пошлю счет в штаб-квартиру партии мистера Джулиарда. Хорошо?
– Да. Благодарю вас. Была какая-нибудь неисправность?
– Если и была, то сейчас ее нет. – Он пожал плечами, и посмотрел в листок с зубчатыми краями, где перечислялась проделанная работа. – Смена масла, общая проверка. Все.
– Я мог бы поговорить с тем, кто проверял машину?
– Для чего?
– М-м-м... Я должен здесь возить по окрестностям отца, а я никогда раньше такую махину не водил... И я подумал, что мог бы получить кое-какие советы насчет мотора, чтобы я не перегрел его, когда буду ползти от двери к двери, убеждая избирателей.
– Спросите Терри, – снова пожал плечами Бэзил. – Он работал с машиной.