Затем последовало следующее блюдо, что-то вроде цыпленка в карри.
Когда подошло время первого заезда, герцог посмотрел на часы и сказал отцу, что как распорядитель скачек он (герцог) должен сейчас покинуть компанию для того, чтобы выполнить свои обязанности. Будто невзначай он заметил выражение лица Оринды, близкое к панике. Еще бы, она оставалась без буферной зоны между собой и чудовищем-узурпатором ее права. Но герцог нашел бесспорное и явно только что пришедшее на ум решение.
Стрельнув взглядом в Полли, которая выглядела совершенно незаинтересованной, герцог ласково обратился к Оринде:
– Миссис Нэгл, я искренне озабочен, чтобы вы получили удовольствие и оценили великолепие стипль-чеза. И поскольку мне придется отлучаться и заниматься делами, я не сумею придумать ничего лучше, чем доверить вас юному Бенедикту. Несмотря на свой возраст, он знает о скачках все, и доведет вас повсюду, и покажет вам то, что вы захотите увидеть. А потом мы все встретимся здесь, скажем, после второго заезда. Итак, Бенедикт, – он громко обратился ко мне, – будьте хорошим парнем и проводите миссис Нэгл вниз, к парадному кругу, чтобы она могла увидеть лошадей, когда их будут выводить.
Посмотрите вместе с ней заезд. Отвечайте на ее вопросы. Хорошо?
– Да, сэр, – тихо пролепетал я. А герцог благосклонно кивнул и фактически толкнул Оринду в мои объятия. Я почувствовал, как она напряглась и хочет отказаться, но герцог непреклонно направился к двери, словно давая понять, что нет никакой возможности изменить его планы. Следуя за белым полотняным костюмом к наружной галерее, я оглянулся и перехватил недоумевающий взгляд отца и широкую улыбку Полли.
Оринда промаршировала по галерее, спустилась по лестнице и вышла на открытый воздух. Там она остановилась как вкопанная и воскликнула:
– Это нелепо!
– Да, – согласился я.
– Что вы имеете в виду под своим "да"?
– Я имел в виду, что вы не собираетесь меня слушать, потому что ненавидите моего отца. Хотя, если подумать, то беспричинно. Правда, у меня, наверно, тоже было бы такое же чувство. Поэтому, если вы хотите, я оставлю вас здесь, а сам пойду смотреть лошадей, чего, откровенно говоря, мне очень хочется.
– По возрасту я могла бы быть вашей матерью, – раздраженно и непоследовательно выпалила она.
– Вполне, – вырвалось у меня. Едва ли тактично.
– Предполагалось, вы скажете: "Ну что вы..." Или что-нибудь еще в этом роде, – несмотря на нервозность, засмеялась она.
– Простите.
– Мервин говорит, что вам только семнадцать.
– Через две недели мне будет восемнадцать.
– Что мне делать, если вы бросите меня здесь?
– Я не хочу вас бросать, – возразил я. -Но если вы предпочитаете, чтобы я исчез, то там за углом парадный круг, где будут перед заездом проводить лошадей, чтобы каждый мог видеть, на кого он ставит свои деньги.
– А что, если я тоже хочу играть?
– У букмекеров или на тотализаторе?
– Кто должен победить?
– Если бы я знал, если бы кто-нибудь знал, я бы стал богатым. – Я улыбнулся с искренним добродушием.
– И если бы вы стали богатым?
– Я бы купил конюшню с лошадьми и участвовал бы на них в скачках.
Я не ожидал вопроса. И ответ, который дал ей, пришел прямо от ребяческой честности. Я еще не привык быть взрослым. Мой разум, как и голос, как и координация движений, мог вдруг обескураживающе помолодеть и вернуться иногда к пятнадцати, а во сне даже к тринадцати годам. Сегодня я мог спускаться на лыжах с крутых склонов и уверенно делать резкие повороты.
Завтра я падал на первом же изгибе лыжни. Иногда в галопе я двигаются в полной гармонии с лошадью. Потом у меня вдруг деревенели руки и ноги. Только стрелял я всегда, или почти всегда, хорошо и попадал со ста ярдов во внутренний двухдюймовый круг или в яблочко.
– Я буду благодарна, если вы сможете проводить меня к парадному кругу, – с формальной вежливостью проговорила Оринда.
Я кивнул, будто она и не пошла на уступку, и тотчас повел ее туда, где лошади медленно тащились по кругу. Сияние солнца на их шкурах, запахи и звуки захлестнули меня. Последние четыре дня укрепили во мне такое острое чувство потери, что я предпочел бы быть в любой точке земли, только не на скачках.
– Что случитесь? – спросила Оринда.
– Ничего.
– Неправда.
– Это не имеет значения.
Она дала зеленый свет тому, что я хотел сказать ей. Но я, к несчастью, уклонился от откровенного разговора, потому что не ожидал такого чувства жестокой безнадежности. Словно из ссылки, словно отгороженный стеклянным барьером, я смотрел на жизнь, которую отец не принимал.
Я нашел для нас место у самой загородки парадного крута и дал ей программу заездов. Свою она оставила наверху. Ей понадобились очки, Оринда достала их из сумки, чтобы читать мелкий шрифт и различать участников по номерам на чепраках.
– Что означают эти цифры? – спросила она, показывая ногтем на колонки цифр в программе. – Для меня это сплошная галиматья.
– Они говорят вам, сколько лошади лет и какой вес она несет на себе во время скачки. Эти совсем мелкие цифры рассказывают о результатах последних соревнований, в которых участвовала лошадь. "П" означает падение, то есть лошадь упала, а "С" – сошла, то есть не дошла до финиша.
– Ох. – Она изучала программу и вслух читала условия участия в первом заезде, скачка для новичков на две с половиной мили с барьерами.
– Первыми скачут четырехлетки и старше, которые с начала сезона не побеждали... Но если они побеждали в скачках с барьерами с начала сезона, им придется нести семь фунтов пенальти.
– Что такое семь фунтов пенальти? – Она недовольно посмотрела на меня.
– Добавочный вес. Что-то вроде штрафа. Чаще всего это тонкие плоские полоски свинца. Их кладут для веса в карманы утяжеляющей подложки. Ее помещают на спину лошади под номер на чепраке и под седло. – Я объяснил, что и вес жокея должен соответствовать положенной нагрузке лошади. – Сначала он должен взвеситься, а потом уже участвовать в заезде.