– Цель его шантажа – каждый, – отчеканила Оринда. – Он сочиняет лживые обвинения. Ему нравится топтать людей. Если удается, он делает это за деньги. Если денег не дадут, он сделает это ради удовольствия. Он отрывает крылья у бабочек. А вы законный сын Джорджа Джулиарда?
– Я похож на него, немного.
Она кивнула.
– И он женился на моей матери... на глазах множества свидетелей (не одобрявших их брак, но это не имеет значения).
Новость вроде бы ей не понравилась.
– Наверно, вы бы предпочли, чтобы Ушер Рудд был прав? – заметил я.
– Тогда бы вы сумели избавиться от моего отца?
– Алдерни Уайверн говорит, что для этого нужно большее, чем выдумки Ушера Рудда. Надо найти сильный противовес.
В голосе Оринды слышалась горечь. Хотя Полли рассчитывала на мою способность понимать несчастных и утешать их, сейчас я совсем заблудился в лабиринте непримиримой обиды Оринды на моего отца.
– Кто-то стрелял в него, – заметил я.
– Еще одна ложь, – покачала она головой.
– Я был там, – запротестовал я.
– Алдерни тоже был, – возразила она. – Он видел, что случилось.
Джордж Джулиард споткнулся о камень, а кто-то из энтузиазма один раз выстрелил в воздух. А Джулиард заявил, будто кто-то стрелял в него! Полная чушь. Ради популярности он идет на все.
Оринда никогда бы не полезла под машину и не отвинтила бы пробку картера, подумал я. Как бы осторожно ни действовал диверсант, масло могло бы вытечь прежде, чем он вставил в отверстие свечу. Даже если она знала, где и как отвинтить пробку, в моей голове никак не укладывалось машинное масло и платье Оринды. Такое трудно вообразить и после месяца хождения от двери к двери, убеждая избирателей отдать голос Джулиарду.
Оринда не могла без очков прочесть программу скачек. Мне трудно было представить, как она целится и стреляет в выбранную мишень.
Наверно, Оринда в некоторые моменты желала смерти моему отцу, но сама не могла бы убить его. Поэтому и не верила, что кто-то другой совершил такую попытку.
Оринда, подумал я, не просила и никому не платила за то, чтобы ее избавили насильственно от моего отца. Ее ненависть имела пределы.
Я повел ее через скаковой круг, чтобы мы могли смотреть второй заезд вблизи одного из препятствий. Мне хотелось, чтобы она по крайней мере почувствовала, какая скорость бывает на скачках. Ее острые высокие каблуки утопали в торфяном грунте. При каждом шаге ей приходилось вытаскивать их.
Прогулка получилась тяжелой и Оринде явно не понравилась. Сегодня я не добился большого успеха, подавленно сознавал я.
Правда, на нее произвели впечатление шум и энергия, с какими лошади весом в полтонны взмывали над барьером или сбивали верхние бревна большого потемневшего березового забора. Она, наверно, слышала, как жокеи кричали на животных и что-то друг другу. Видела, как вытягивались ноги в белых бриджах и как сверкало августовское солнце на ярком шелке спортивной формы. И неважно, хотела она меня знать или нет. Все равно Оринда совершенно неожиданно поняла, почему этот вид спорта очаровывает герцога и всех, кто собирается с силами и приезжает смотреть на скаковых лошадей.
Когда лошади еще раз, взлетая и опускаясь, пронеслись мимо нас, устремляясь к прямой, ведущей к финишу, и когда воздух еще дрожал от их мощного движения, я сказал:
– Я понимаю ваше состояние после того, как избирательный комитет оставил вас в стороне.
– Вряд ли. Вы еще очень молоды. – В голосе ни капли доброты.
– Вы потеряли то, чего больше всего хотели, – почти в отчаянии начал я. – И это невыносимо. Вы предвидели жизнь, когда каждый день приносит радость. Радость, которая будет наполнять вас и даст внутреннюю силу сделать реальными самые дорогие мечты. И у вас все отняли. Вам этого не полагается иметь, объяснили вам. Боль жжет, не переставая. Поверьте мне, я знаю.
Оринда вытаращила на меня зеленые глаза.
– И возраст тут не имеет значения, – продолжал я. – Такое чувство может быть и в шесть лет. Вы страстно хотите иметь пони, а его негде держать. И вам говорят, мол, нет смысла тратить время на такие пустяки. А я... – Я сглотнул и решил замолчать, но в этот раз обнаружил, что слова выскакивают и сквозь стиснутые зубы. – А я хотел этого. – Я протянул руку, показывая на забор из березовых бревен и на все пространство скачек. – Я хотел всего, что здесь. Я хотел быть жокеем с тех пор, как себя помню. Я рос, веря, что это будет моей жизнью. Я рос с горячей уверенностью в своем будущем. И... ну... на этой неделе у меня его отняли. Мне сказали, что я не могу жить так, как хочу. Мне сказали, что я не очень хороший наездник. У меня нет искры, чтобы быть таким жокеем, каким я мечтал быть. Отец говорит, что он заплатит за мое обучение в университете. Он говорит, что ездить верхом – пустая трата времени, если я не буду блестящим жокеем. И правда, ведь это не конец света... И пока сегодня не приехал сюда, я не понимал, как абсолютно ужасно жить без всего этого... Но мне не нравится стонать и кататься по земле. И если вы думаете, что надо быть в определенном возрасте, чтобы понять ваше состояние, то вы ошибаетесь.
Глава 6
В конце дня я мрачно вел "рейнджровер" к дому Полли в лесу. Меня мучило чувство, что я не оправдал ее надежды. И не только не извлек пользы из неповторимой возможности, но ухудшил положение еще в большей степени.
К тому времени, когда Оринда и я снова пересекли скаковой круг (ее каблуки еще сильнее увязали в земле) и добрались до ложи распорядителей, герцог снова куда-то исчез. Оринда наблюдала за третьим заездом с балкона, на который вела дверь из комнаты для ленча. Спиной ко мне. Знак, запрещающий начать разговор.
Лошадь, которая несла семь фунтов пенальти, выиграла заезд. Оринда на нее не ставила.
Вернулся герцог и, увидев ее, весь превратился в улыбку. Оринда очаровательно поблагодарила его за гостеприимство и уехала. Ни отцу, ни Полли, ни мне она не сказала ни слова, полностью игнорируя наше существование. А я пережил еще три заезда. Как мне хотелось быть меньше ростом, быть богатым и в последнюю очередь гениальным. Без этих очевидных преимуществ мне ничего не светит. И я впал в мрачность, будто от утраты волшебной сказки.