Полицейское расследование медленно поднималось вверх по иерархической лестнице. От Джо, чья мать водит школьный автобус, к высшим чинам графства.
Но пожарники не могли бы поклясться, что кто-то поджег нижние помещения в доме с эркерами. Никто не нашел ружья 22-го калибра, которое бы соответствовало вновь утерянной пуле. И рапорт Фостера Фордэма о воске в картере "рейндж-ровера" посчитали неубедительным.
Джордж Джулиард мог быть целью трех покушений, имевших целью положить конец его избирательной кампании, если не его жизни. Но мог и не быть. Очевидных подозреваемых не было.
В бедном новостями августе лондонские редакторы посвятили этой загадке два полных дня. Джордж Джулиард блистал на национальном телевидении. Теперь все до одного избиратели Хупуэстерна знали, кто такой Джордж Джулиард.
Пока отец имел дело с телевизионщиками, Мервин Тэк и остальные разъезжали по окрестностям в поисках недорогого подходящего помещения для штаб-квартиры. Я провел большую часть воскресенья, сидя в кресле у окна нашей комнаты в "Спящем драконе". Пусть ссадины и царапины заживают сами. А я рассматривал сгоревший дом напротив. Откуда-то отсюда, думал я, кто-то целился в отца из ружья 22-го калибра. Среди множества висевших корзин с геранью (миссис Китченс с гордостью сказала мне, что это идея ее Леонарда, садовника), среди крупных гроздьев красных помпонов и мелких голубых цветов, названия которых я не знал, из-под пышных белых цветов, которые дополняли и окружали яркую живую картину, украшавшую весь длинный фасад "Спящего дракона", торчало ружье 22-го калибра, нацеленное в отца. Стрелок, наверно, был не в той комнате, которую дали нам на ночь. Она расположена гораздо дальше от ратуши, чем главная дверь отеля, из которой мы вышли. Стреляя с того места, где я сидел, стрелок должен был принять в расчет, что цель движется не по прямой вперед, а уходит в сторону. Выстрел охотника. Но ружье не охотничье. Конечно, рикошетом пуля могла отлететь куда угодно. Но, по-моему, не похоже, чтобы при выстреле с того места, где я сидел, отскочив рикошетом, она могла бы повернуться и ударить в окно благотворительной лавки.
Один раз, шаркая забинтованными ногами, я исследовал второй этаж отеля по всей его длине, разглядывая площадь из открытых дверей. Одной, второй, как я подошел к небольшой гостиной, обставленной креслами и маленькими столиками. Я определил, что она находилась прямо над главным вестибюлем и парадной дверью, открытой для всех. Из окна виднелась неотмеченная дорожка, по которой я вел по камням площади отца.
Кто-то... кто-то... если у него хватило нервов, мог встать, укрывшись за длинными, до пола, цветастыми шторами, положить ствол ружья 22-го калибра на подоконник и выстрелить через герани в теплую ночь.
Заинтересовавшись, отец спросил у управляющего имена людей, ночевавших в отеле в среду. И, хотя книга регистрации была открыта для всех, ни одной знакомой фамилии не попалось.
– Неплохая попытка, Бен, – вздохнул отец. Полиция сделала такую же неплохую попытку, конечно, по долгу службы и с таким же результатом.
К утру понедельника Мервин арендовал пустое помещение на одной из боковых улиц, выходящих на площадь, и одолжил стол для Кристэл и несколько складных стульев. Кампания застопорилась на два дня, пока он не выманил у друзей принтер, чтобы со скоростью, достойной награды, и за минимальную цену восстановить печатание плакатов и листовок. И во вторник ко второй половине дня неутомимые ведьмы, Фейт, Мардж и Лаванда, превратили пустое помещение в работающий на полных оборотах офис с мобильным телефоном и чайником.
В понедельник и во вторник Джордж Джулиард заполнял все газеты и оживлял некоторые ток-шоу на телевидении. А утром в среду произошло чудо.
Мервин прикрепил клейкой лентой на стену новую крупномасштабную карту и показал мне дороги, по которым я должен ездить (ступни почти зажили), а Фейт и Лаванда будут звонить в еще не охваченные двери. За отсутствием мегафона (сгорел) мне предоставлялось удовольствие трубить в рожок, или, вернее, нажимать на клаксон "рейнджровера" достаточно громко, чтобы объявить о нашем появлении. Но не так оглушающе, чтобы помешать мастери уложить спать младенца, наставлял меня Мервин. Матери младенцев (он помахал передо мной пальцем) как маятник. Их выбор, кому поставить крестик, меняется каждую минуту. Поцеловал малыша – получил голос. Сотни тысяч политиков не могут ошибаться на всем протяжении истории.
– Я буду целовать каждого младенца, какой попадется на глаза, – опрометчиво пообещал я.
Мервин хмуро посмотрел на меня. Он не понимал шуток. А я вспомнил недавний урок отца.
– Никогда не шути с полицейскими. У них нет чувства юмора. Никогда не вышучивай политику. Это всегда воспринимается как оскорбление. Всегда помни, что ты можешь обидеть, всего лишь вскинув брови. Помни, если ты сомневаешься, не обидел ли случайно, значит, обиженный обязательно есть.
– Нежели люди такие глупые? – вытаращил я \ глаза.
– "Глупые", – повторил он с наигранной строгостью, – слово, которое тебе не следует прикладывать к людям. На самом деле они могут быть абсолютно тупыми. Но если ты назовешь их глупыми, то потеряешь их голоса.
– И ты хочешь, чтобы глупые люди голосовали за тебя?
– Не шути, – засмеялся он. Утром в среду отец уехал в Лондон. И произошло чудо. В самодельном офисе были только Мервин, Кристэл, Фейт, Мардж, Лаванда и я. Наша группка изо всех сил старалась сохранить лицо. Даже при том, что у нас не было компьютера (подсчет расходов на пакетики чая), копировальной машины (расписание заданий для активистов) и факса (отчеты из таких отдаленных галактик, как Куиндл). В офис вошла Оринда.