– Нет лучшего времени, чем сейчас, – решила Джилл Виничек и, не оставляя минуты сомнениям, быстро устремилась к лестнице. – Наш друг с волшебной палочкой где-то здесь. Почему бы нам прямо сейчас не представить его вашей матери?
– М-м-м... – замялся я. – Не думаю, что она...
– О, вот он, – воскликнула Социальная безопасность, шагнув в сторону и показывая рукой. – Позвольте мне представить вам...
Она положила руку ему на локоть. Он обернулся. Я столкнулся лицом к лицу с А. Л. Уайверном. Алдерни, Анонимный Любовник Уайверн. Неудивительно, что Образование и Социальная безопасность напомнили мне Оринду. В те годы, несколько лет назад, она тоже одевалась по созданному им стилю.
Я узнал его моментально. Но ему понадобилось несколько секунд, чтобы прибавить четыре года к моему прежнему виду. Потом его лицо враждебно окаменело. Он пришел в замешательство, хотя, зная, что отец член кабинета министров, мог бы предположить, что мы оба будем приглашены на семейный Рождественский прием. Видимо, он не задумывался над этим. В любом случае, мое присутствие было для него неприятным сюрпризом. Как и его для меня.
Образование и Социальная безопасность выглядели озадаченными.
– Вы знакомы? – спросила одна из них.
– Мы встречались, – коротко ответил Уайверн. Его внешность тоже изменилась. В Хупуэстерне он поставил себе целью выглядеть незаметным и легко забываемым. Четыре года спустя он понял, что не так просто сливаться с обоями.
Прежде я думал, что ему под сорок. А теперь увидел, что явно преуменьшал его возраст. Кожа у него начала покрываться сетью мелких морщин, волосы поредели. Он стал носить очки в узкой темной оправе. Но в нем по-прежнему чувствовалась сильная аура замкнутой на себе внутренней сосредоточенности. На Рождественском приеме у премьер-министра не проявилось и тени слепой злости, пламя которой опалило лицо Оринды и чуть не убило ее. В этот раз он не кричал мне в ярости: "Когда-нибудь ты мне попадешься!" Но я мог видеть по глазам, что намерение расправиться со мной снова ожило в нем, будто и не существовало интервала в четыре года.
Удивительно, но в ответ я почувствовал не страх, а возбуждение. Адреналин, ринувшийся в кровь, требовал борьбы, а не отступления. Воспринял ли он мою реакцию с такой же силой, с какой я переживал ее, не знаю. Но он будто спустил шторы на линзы очков в темной оправе и спрятал злобность глаз. Потом с минимальной любезностью извинился перед Образованием и Социальной безопасностью. Когда он медленно уходил, казалось, что каждый шаг контролируется разумом.
– Ого! – воскликнула Джилл Виничек. – Я знала, что он неразговорчив, но, боюсь, он был... невежлив.
Не невежлив, подумал я. Смертоносен.
После приема отец, Полли и я обедали в одном из немногих хороших ресторанов Лондона. Время обеда уже прошло, и можно было слышать слова собеседников.
Отец радовался дружеской встрече с премьер-министром. Полли заметила, что, по ее мнению, круглые глаза министра внутренних дел, видимо, все же не свидетельствовали о маниакальности.
Я спросил, разве не министр внутренних дел держит людей в заключении и высылает нелегальных иммигрантов из страны? Более-менее, согласился отец.
– Ты знаешь, что есть список, своего рода выставочный стенд, который подробно перечисляет все должности в правительстве? – опять спросил я.
Отец, по обязанности поглощая брокколи, которые он вообще-то не любил, кивнул, а Полли сказала, что ничего не знает.
– Есть фантастические должности, – пояснил я, – вроде министра бывших стран или помощник министра по автобусам. – Полли выглядела удивленной, но отец опять кивнул.
– Каждый премьер-министр изобретает названия должностей, чтобы описать то, что он хочет сделать.
– Значит, – не унимался я, – теоретически ты можешь изобрести министра, ответственного за запрещение продажи желтых пластмассовых уток.
– Бенедикт, дорогой, ты говоришь глупости, – не выдержала Полли.
– Он имеет в виду, – пояснил отец, – что это кратчайший способ заставить людей хотеть какой-нибудь предмет или услугу. Люди всегда борются, чтобы получить то, что запрещено, то есть чего нельзя иметь.
– В таком случае, – спокойно продолжал я, – по-моему, премьер-министру надо бы представить закон, запрещающий Алдерни Уайверну пить шампанское на Даунинг-стрит, десять.
Полли и отец так и застыли с открытыми ртами.
– Он присутствовал на приеме, – заметил я. – Разве вы его не видели?
Они покачали головами.
– Он держался в тени в дальнем конце комнаты и просто не попался вам на глаза. Теперь он выглядит по-другому. Стал старше, чуть полысел. Носит очки. Но, я уверен, он обращается по имени к министрам образования, социальной безопасности и обороны. Оринда и Деннис Нэгл – – это детский сад.
Теперь в руках у Алдерни Уайверна рычаги, которыми он может воздействовать на все области жизни нации.
– Не верю, – отрезал отец.
– Любезные леди, Образование и Социальная безопасность, похвалились, что у них есть друг, который удивительно изменит гардероб моей... матери.
Они сказали, что он уже превратил Хэдсона Херста из пародии на бандита в утонченного джентльмена. Как ты думаешь, что они дали Алдерни взамен?
– Нет, – возмутился отец. – Никаких секретных данных. Они не могут этого сделать!
Он был в шоке. Я покачал головой.
– Тогда что? – спросила Полли. – Что они ему дали?
– По-моему, – начал я, – они уделили ему внимание. По-моему, они прислушиваются к нему и поступают по его совету. Несколько лет назад Оринда говорила, что он потрясающе разбирается в том, что произойдет в политике.
Он предсказывал, что случится, и говорил Деннису Нэглу, что надо делать. И Оринда подчеркивала, что почти всегда Уайверн оказывался прав. Деннис Нэгл стоял на тропинке, ведущей вверх. И, если бы не умер, он сейчас, по-моему, был бы в кабинете министров с Уайверном за спиной.