– Вы действительно сами видели, что Бенедикт Джулиард нюхает клей, кокаин или что-то в этом роде? – спросил я.
– Я узнал из очень авторитетных источников, – ответил он.
– От кого? – слишком поздно, через пять лет, спросил я.
– А? От кого? От какого авторитета? От моего, конечно.
– Вам кто-то сказал, что Бенедикт Джулиард принимает наркотики? еще раз попытался я. – И кто-то вам сказал, то кто это был?
Разум, который прежде жил в мозгах Дэрриджа, жизненный опыт, который так долго освещал сцену скачек, величие мысли и суждения – все смыло разрушительное кровотечение в каких-то крохотных закоулках великолепной личности. Сэра Вивиана Дэрриджа больше не существовало. Я говорил с оболочкой, под которой находился хаос. Не стоит надеяться, что он когда-нибудь вспомнит в деталях прошлое. Но он словоохотлив и может еще многое наговорить.
Я посидел немного с ним. Похоже, что ему нравилась компания. И даже если он не узнал меня, то не хотел, чтобы я уходил.
– Его успокаивает, когда возле него люди, – сказала сестра. – Знаете, он когда-то был большим человеком. Вы второй за последнее время навещаете его, кроме членов семьи. Он так радуется визитерам.
– Кто еще приезжал? – спросил я.
– Такой симпатичный молодой человек. Рыжий. С веснушками. Такой дружелюбный, как вы. Сказал, что журналист. И попросил сэра Вивиана рассказать о Бенедикте Джулиарде, который когда-то работал с его лошадьми... Ох, боже мой, – воскликнула сестра, всплеснув руками и удивленно открыв рот. – Бенедикт Джулиард... разве вы не так себя назвали?
– Верно. Что сэр Вивиан любит, но ему не дают?
– Шоколадные бисквиты и джин, – захихикав, указала сестра. – Но ему этого не полагается.
– Купите ему и то, и другое.
Я дал сестрам деньги. Вивиан Дэрридж сидел в кресле-каталке и ничего не понимал.
Я позвонил отцу.
– Люди верят тому, чему они хотят верить, – начал я. – Хэдсон Херст захочет поверить, что твой сын наркоман, и начнет убеждать твоих коллег, что по этой причине ты не годишься в премьер-министры. Ведь ты помнишь, что я написал в тот день, когда мы обменялись пактами... что я буду делать все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от нападений?
– Конечно, помню.
– Пришло время это сделать.
– Но, Бен, как...
– Я собираюсь предъявить ему иск.
– Кому? Херсту? Ушеру Рудду? Вивиану Дэрриджу?
– Нет. Редактору "Крика!".
– Тебе понадобится адвокат, – после паузы заметил отец. – Адвокаты – дорогое удовольствие.
– Посмотрю, что я могу сделать сам.
– Бен, мне это не нравится.
– Мне тоже. Но если я сумею обвинить "Крик!" в клевете, то Хэдсону Херсту придется заткнуться. И времени терять нельзя. По-моему, ты говорил, что первый круг голосования за нового лидера партии на следующей неделе?
– Да, в понедельник.
– Тогда ты возвращайся к своим рыбе и чипсам, а я подниму меч на Ушера, проклятого Рудда.
От Дэрриджа, из Кента, я поехал почти через всю Англию на юг в Эксетер, заглянув по дороге в конюшни, которые показались мне родным домом, во владения Спенсера Сталлуорти. Я добрался туда только к шести тридцати, когда он как раз заканчивал вечерний обход конюшен.
– Привет, – удивленно воскликнул он. – Я не знал, что вы приедете.
– Да... – Я понаблюдал, как он кормит морковкой последнюю пару лошадей. Потом сделал несколько шагов и заглянул в стойло, где три великолепных года держал Будущее Сары. Сейчас в нем был гнедой с длинной шеей. Я с печалью подумал о простом счастье ушедших дней. Джим по-прежнему запирал на ночь стойла и доверял, наполнили ли конюхи кормушки сеном и доставили ли ведра с водой. Все такое знакомое. И как мне его не хватало.
Вечерний обход закончился. Я спросил, могу ли с ними немного поговорить. Это значило, что мы должны чуть-чуть проехать по дороге до дома Сталлуорти и посидеть там за хорошо запомнившейся бутылкой хереса.
Они знали, что мой отец – член кабинета министров. И я рассказал о борьбе за власть. Потом показал центральные страницы "Крика!". Они оба были потрясены и снова потянулись к бутылке. Джим быстро моргал бесцветными ресницами, у него это всегда признак возмущения.
– Но это же неправда? – проворчал Сталлуорти. – Вы никогда не пользовались наркотиками. Я бы знал об этом.
– Конечно, – с благодарностью проговорил я. – И я бы хотел, чтобы вы написали об этом. Заявление о том, что я работал с лошадью из вашей конюшни три года, побеждал на скачках и не показывал никаких признаков заинтересованности в наркотиках. Я хочу собрать столько письменных подтверждений, сколько смогу получить. Тогда у меня будет право сказать, что я не нахожусь в наркозависимости и никогда не находился, насколько способны судить окружавшие меня люди. И я предъявлю журналу иск за клевету.
Оба, Сталлуорти и Джим, были возмущены и в своих заявлениях защищали меня с большей страстью, чем я мог бы даже просить.
Сталлуорти оставил меня у себя ночевать и рано утром дал лошадь, чтобы я мог немного покататься. Я расстался с ним после завтрака и по знакомым местам поехал в университет.
Два года после окончания университета будто исчезли. Я поставил машину на дороге возле студенческого городка Стритэм и поднялся по крутой тропинке в Лейвер-билдинг – в здание математического факультета. После долгих метаний по этажам и расспросов я нашел своего куратора, который два года назад написал характеристику для "Уэдербис". Как и Сталлуорти и Джиму, я объяснил, что хотел бы получить от него.
– Наркотики? Конечно, многие студенты экспериментировали с ними. И знаете, мы пытались избавиться от тех, кто попадал в тяжелую зависимость.
Но вас я бы никогда не заподозрил в употреблении этой гадости. Начнем с того, что наркотики и математика несовместимы. И ваши работы, в частности, всегда были выполнены с ясной головой. Статья в журнале совершенная чушь.